Array Array - Марина

Мое чтение прервал приход врача.

— Ну, что у нас? — спросила врач у меня.

— Не знаю. Наверное, грипп. Я дал антигриппин, вроде стало легче. Было тридцать девять и семь. Бред был.

— А что за бардак в комнате?

— Я не знаю. Я сам здесь случайно. Пришел — окна выбиты. Заделал фанерой.

— Так вы не муж? Я промолчал.

Врач быстро раскрыла свой чемоданчик, достала стетоскоп, разбудила Марину. Та села в постели и недоуменно переводила глаза с меня на врача.

— Снимите рубашку.

Я вежливо отвернулся и уткнулся носом в зеркало. Мало того что весь вечер читал чужой дневник, хоть и творческий, так теперь еще подглядываю. То есть я сразу же опустил глаза, но все–таки успел увидеть в зеркале ее тонкое, почти прозрачное тело. И маленькие грудки, торчащие в разные стороны. Совсем детские.

Что это маленькое существо может еще соображать, что оно может замышлять, когда неизвестно, как оно вообще живет, чем живет, — комарик какой–то, а не человек. И совсем не женщина.

— Всегда такая худая? — спрашивала врач. — Дыши. Не дыши. Так, хорошо, деточка. Всегда такая худая, спрашиваю?

— Нет. Похудела.

— Почему? Молчи, не дыши. Говори.

— Занимаюсь. Трудно.

— Где?

— Театральный. Актриса.

— Дыши. Понятно. Одевайся.

— Ну что? — я подошел к постели.

— Завтра утром придет машина. В больницу. Пневмония. Сейчас сделаем укол. Дадите вот это. Станет хуже — вызывайте «скорую». Ясно?

— Ясно.

Она сделала укол и уехала. Я остался с Мариной один на один.

— Кузьмин, — совершенно трезво сказала она. — Как вы тут оказались?

— Вы позвонили ко мне… А я в последнее время живу на работе… Мне негде жить… Я услышал, что вы не в себе. Узнал у Лили ваш адрес. Приехал.

— Живете на работе? И сами гладите свои крахмальные рубашки?

Мне показалось, что она опять бредит.

— При чем тут рубашки?

— Ни при чем. Просто я думала, что за вами следят маменька и две–три жены.

— Ни маменька, ни жена за мной не следили. Поэтому я все умею сам. Заикался я отчаянно.

— Вам, наверное, надо идти? — спросила она.

— Теперь уж я никуда не пойду. Одну я вас не оставлю.

— Я не одна… Должен же кто–нибудь прийти…

— Стасик?

— Хотя бы.

— Я не слышу в вашем голосе уверенности.

— Вы можете позвонить моей подруге. И она придет.

— Я не буду никому звонить. Мне не составит труда посидеть ночь. Я сова.

Квартира уже спала, почему мы и услышали, как кто–то тихо открывает входную дверь.

— Послушайте, Кузьмин, — вдруг отрывисто сказала она, — не обращайте внимания на то, что я сейчас буду говорить. Молчите. И кивайте, если хотите.

— Хорошо, — согласился я, потому что ничего другого мне не оставалось.

И тут дверь отворилась и в комнату вошел джинсовый сопляк.

— А ты чего лежишь? — обратился он к Марине.

— Жду тебя из аптеки.

— Из какой аптеки?

— Ну, где ты там был… Оттуда и жду.

— А это кто? — он показал на меня пальцем, как на вещь.

— Это Сережа, — сказала она.

— Какой Сережа?

Он пялился на меня, а я на него. И недаром я на Него пялился. Я увидел, что у него и на щеке, и на шее следы яркой губной помады.

— Мой Сережа, — сказала она. — И теперь он будет тут жить. Он меня любит и будет тут жить. А ты иди куда хочешь…

— Вы — Сережа? — глупо спросил меня мальчишка. Я кивнул. С ним началась какая–то достаточно отвратительная театральная истерика. Он вопил: «Ах, так?» и «Я все понял!», потом заявил, что уйдет, ничего не взяв, все оставит ей.

— Я сожгу твои вещи, — спокойно сказала она.

— Лучше собирайтесь скорее, Марине надо спать нее воспаление легких, — почему–то совсем не заикаясь, сказал я.

— Воспаление хитрости и порок нахальства, — по–детски огрызнулся он.

— Собирайся! — из последних сил крикнула она.

Он запихивал какие–то тряпки, пластинки, фотоаппарат в свой чемодан, я стоял у постели Марины, боясь что она сейчас вскочит и вцепится в него, — вид у нее по крайней мере, был такой.

Наконец он собрался. Жалко посмотрел на нее, потом на меня.

— Я ухожу? — сказал он, и губы у него дрожали.

— Я вас провожу, — опять не заикаясь, сказал я. Мы молча прошли по коридору, я по–хозяйски, доигрывая свою роль, распахнул перед ним дверь.

Он вышел, переступил через порог, оглянулся.

— Что, рады? — со слезами в голосе сказал он.

— Сотрите губную помаду с морды, — ответил я Его лицо мелко задрожало.

— Помаду?

— Да.

— И она… видела?

— Это не важно. Вы все равно ее потеряли.

— Но она же меня так любила! Она и любит меня. Меня, меня, не вас!!!