Array Array - Марина

— Слушаю, — сказал я, отвратительно заикаясь.

— Мне Хромова…

— Девушка, дорогая, он сегодня вообще болен, а если бы и не был болен, то рабочий день все равно давно окончен…

— А которой час? — спросила она.

— Девушка, вы что, больны?

— Немного. А вы Кузьмин?

Я удивился, откуда хромовская девица знает меня.

— Ну, Кузьмин…

— А что вы делаете так поздно на работе?

— Я здесь живу, — грубо ответил я.

— Вы можете передать ему мои слова, Хромову?

— Вряд ли буду иметь счастье беседовать с ним.

— А вы все равно передайте. Скажите, Марина сказала, что она его презирает. И никогда, никогда не хочет видеть… И пусть не звонит.

Марина, Марина… И этот голос. Я вспомнил вдруг ту смешную девчонку, которую я однажды провожал от Семена с Лилей. Такую на удивление смешную и некрасивую. Вспомнил ее тогдашнее кокетство, глупую детскую манеру стоять носками внутрь и выпятив живот, вспомнил свое удивление тем, что таких принимают в Театральный институт. Да, но что за дела могут быть у нее с Хромовым? И зачем ему знать, что она о нем думает? Об этом я у нее и спросил, заикаясь уж совсем невыносимо.

— Я та самая актриса, которая сбежала от него с режиссером, — сказала она.

И я все вспомнил. Она же говорила мне это в машине еще тогда, осенью. А я ей не поверил. Думал, клевещет на нашего сиротку. Однако, у него тоже странный вкус…

— Так который час? — спросила она.

— Полдевятого.

— Утра или вечера?

Голос у нее был возбужденный и слегка заплетающийся, больной, это уж точно.

— Почему о вас никто не позаботится и не положит спать?

— Обо мне некому заботиться. Был тут один — утром, или нет, днем еще, ушел в аптеку и не вернулся. Я думаю, он теперь никогда не вернется. А я умру. Я правда умру. Я хочу умереть. Я не хочу жить, если все так плохо. Если ни на кого нельзя положиться. Приходите на похороны, Кузьмин.

Она повесила трубку, а я вдруг почувствовал себя крайне неуютно. Почему меня так растревожили ее слова, я и сам не знаю. Эта Марина совсем не из тех женщин, которые мне нравятся. Она и вообще не женщина, а так, сорванец какой–то. С такими всегда что–нибудь случается. Живут через пень колоду, способны на самые дикие поступки, а в прошлом у них, несмотря на юный возраст, такая чехарда, что только за голову схватишься.

Но я вовремя одернул себя. Какое право имею я судить ее?

Нечего мне судить о людях, если я начисто лишен этой способности. А если мне жалко эту чужую больную девчонку, то, значит, надо о ней позаботиться.

Я набрал номер Семена. Дома была только Лиля. Я, как мог вразумительнее, объяснил, что случилось.

Спросил, с кем эта Марина живет, что она за человек.

— Она прекрасный человек, — сказала Лиля, — очень серьезный человек.

Лиля дала мне ее адрес. Это было довольно далеко от завода, да я еще зашел в аптеку, купил лекарство. В общем, со времени нашего разговора прошло часа два.

Ее фамилии я не знал, потому позвонил сразу в несколько звонков. Открыл какой–то мастеровой с фингалом под глазом, из всех дверей торчали любопытные соседи.

— Где больная? — нашелся я.

Они показали на дверь. Я постучал. Те несколько секунд, что я ждал разрешения войти, были для меня очень тревожны. Никто так и не ответил, и тогда я вошел. При минимуме мебели в комнате был чудовищный кавардак. Немыслимый. Почему–то были выбиты стекла, и на полу вперемешку валялись осколки стекла и черепки разбитых чайных чашек. На полу у разбитого окна — подушка. На подоконниках лежали тающие сугробы. Под окнами стояли лужи.

И среди всего этого, на кровати, стоящей недалеко от окна, лежала Марина, а на лице у нее был снег. Это было так страшно — снег на лице, что у меня затряслись руки. Я подумал: уж не мертвая ли она? Подбежал. Нет. Она дышала. А снег на ее лице все же таял. Я не знал, за что приняться. Прежде всего заткнул дыру подушкой, потом сунул ей под мышку градусник. Потом побежал на кухню, налил из чужого чайника воды в чужой ковш, чтоб дать запить лекарство. Соседи не возражали, так как думали, что я врач. Я будил ее долго, уговаривал проглотить антигриппин. Она наконец открыла мутные глаза. Сказала хрипло:

— А, Стасик, ты пришел.

Стасик так Стасик. Объяснять, кто я такой, не имело смысла. Вряд ли она помнила о разговоре со мной. А впереди было много работы. Вставить стекла сегодня было уже нельзя. Тем более что они были такой необычной круглой формы. Я пошел опять к соседям и попросил хотя бы фанеры. Человек с фингалом дал мне ее и предложил помощь. Две соседки принесли вату, чтоб заткнуть щели. Потом я мел стекла и черепки, поранил палец, мне его дружно бинтовали и заливали йодом. Кто–то принес рефлектор, чтоб согреть застуженный воздух. Градусник показывал тридцать девять и семь. У нее начался бред.