Радий Погодин - Красные лошади (сборник)

— Не сумеет. Физически подготовлен слабо, — говорит дядя Павел.

— А не нужно физически, — говорит Гришка. — Это будет победа духа. Недаром же вы Пестрякову Валерию отдали удар без промаха в самом широком смысле.

— Эх, — сказал дядя Федя. — Вот ведь Валерий. Вот ведь пострел. Вот ведь, смотри-ка ты… Не ожидал, что воспользуется.

Козёл Розенкранц метался и прыгал с криком душевной боли. Брыкался, лягался и наконец упал посреди стадиона без сил и заплакал.

— Ах, какой стыд! — плакал он. — Застрелюсь! Голодом себя уморю! Как мне теперь жить после такого позора? Что наделали… Хулиганы…

Некоторые дачники стали козла успокаивать. Даже Пестрякову Валерию замечание сделали: мол, мог бы и не так окончательно побеждать. Мол, что теперь прикажете козлу делать с его раненой душой?

Гришка хотел дать разъяснения по существу вопроса, но тут на стадион взошёл председатель колхоза Николай Евдокимович Подковырин.

— Товарищи дачники, — сказал он. — Вы приехали в наши прекрасные места отдыхать. Поэтому я призываю вас к активному отдыху, чтобы вы не слонялись и не скучали. Травы у нас нынче поспели на удивление высокие, сочные и густые. Колхозники с ног валятся — косят их. Ваш отдых и удовольствие я вижу в том, чтобы помочь это сено сгребать и свозить в стога.

Некоторые дачники согласились сразу.

— Где, — говорят, — грабли?.. Куда, — говорят, — идти?

Другие, которые козла жалели, заупрямились.

— Почему, — говорят, — мы? Мы, — говорят, — не двужильные. У нас нервы.

Председатель колхоза руку поднял.

— Мы никого не неволим. Мы просим. Запах лугов, аромат сена и ветер с реки поправят ваше здоровье. А нам будет польза. К тому же вы не бесплатно будете сено сгребать. Но наибольшее удовлетворение доставит вам ваша совесть, потому что она на такой работе окрепнет.

— Спокойнее! — сказал председатель, поскольку малосознательная часть дачников снова загалдела. — К вам сейчас обратятся приехавший к нам на три дня академик товарищ Спицын и наш земляк — заслуженный пенсионер Фёдор Иванович.

— Товарищи, надо, — сказал дядя Павел.

— На лугах так прекрасно, — сказал дядя Федя.

Пристыженная их словами малосознательная часть дачников заспешила к правлению получать инструмент. Собаки, естественно, разбежались, и кошки, и куры, и петухи. Шофёры по своим делам направились. Пестряков Валерий ушёл переодеваться после победы.

— Я своё дело сделал, — сказал он Гришке на прощание. — Теперь ты своё доделывай.

Остались на стадионе Гришка и козёл Розенкранц, умирающий от ложного стыда и обиды.

— Хватит вам на земле лежать, — сказал Гришка. — Вставайте.

— Не могу… — застонал козёл. — Я не могу никому на глаза показаться. Я пойду и утоплюсь… А вас я теперь ненавижу…

— Вы меня и раньше не очень любили, — сказал Гришка. — А в вашем возрасте уже пора за ум взяться.

— Я сирота-а… — заплакал козёл. — И не подходите ко мне, я укушенный.

— Григорий, — послышалось сверху.

Гришка голову поднял — над ним Аполлон Мухолов виражи закладывает.

— Здравствуйте, — сказал Гришка. — Вы посмотрите, что с Розенкранцем творится. Прямо как маленький.

— Сирота я, сирота-а… — Козёл заплакал ещё жалобнее. С подсинённой бороды закапали на землю обильные синие капли.

— Меня Розенкранц никогда не заботил. А теперь и подавно, — сказал воробей. — Я теперь выше. — Он покружил над стадионом и завис над Гришкиной головой. — Я влюблён. В чайку… Каким-то сверхъестественным чудом к нам прилетела чайка с Балтийского моря. Она сейчас рыбу ловит на плёсах. Плотву… Я вас ищу, собственно. Попрощаться. Улетаю с чайкой на Балтику. Буду морским воробьём. С Фёдором Ивановичем я уже попрощался и с Павлом Степановичем.

Гришка хотел спросить, мол, нельзя ли и ему к морю, но вспомнил, что после турнира возникла, как и было задумано, задача, которую нужно было решить безотлагательно.

— До свидания, — сказал Гришка. — Прилетайте обратно.

— В отпуск только. У моряков, сами знаете, жизнь… — Аполлон Мухолов замолчал — наверно, не знал, какая у моряков жизнь, а врать не решился, опасаясь, что не хватит воображения.

Козёл Розенкранц поднял на воробья покрасневшие от слёз глаза, носом бурливо шмыгнул и вдруг сказал басом, какой возникает после рыданий:

— Пижон пернатый. Скажи спасибо, что у меня тоска в данный момент, не то бы я из тебя не то что морского — подводного воробья сделал.