Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ

Он усилил ход.

Это было почти невероятно. Он рванулся так яростно, будто всерьез надеялся достать Хмелюка.

Трибуны, казалось, сейчас обрушатся. Сто тысяч зрителей молотили ногами по стенам, орали. Где-то наверху надрывалась пронзительная труба, громыхали трещотки, дико взвыла пожарная сирена.

Медраса рвался вперед.

Он шел, почти теряя сознание. Но все-таки шел.

Однако, несмотря на все усилия, он почти не отрывался от Марченко.

И вдруг… Марченко увидел: Медраса не удержался. Его согнутые в коленях ноги замелькали в воздухе. Он бежал!

Да, да, Медраса не шел — бежал. Он явно нарушал правила.

Судья двигался возле него.

«Сейчас будет отмашка», — мелькнуло у Марченко.

Да, сейчас судья, конечно, выкинет красный флажок — предупреждение. И если Медраса сразу же не перейдет на шаг — он будет тотчас снят с состязаний.

Но судья почему-то медлил.

Вид у него был растерянный и жалкий.

Судья — австриец Бергмен — видел, отлично видел, что Медраса бежит. Но как мог он, Бергман, дисквалифицировать Медрасу?! Любимца мексиканцев?! Судья знал — его разорвали бы, смяли, задушили тут же, на стадионе.

«Спокойно, спокойно», — твердил себе Марченко.

Главное было — не поддаться соблазну и не побежать вслед за Медрасой. Уже его-то, Марченко, судья снял бы немедленно. И все. И конец.

Медраса бежал недолго. Силы покинули его и он снова перешел на шаг.

Догнать Хмелюка он, конечно, не смог.

Однако от Марченко Медраса все-таки оторвался.

Так они и финишировали. Первым — Хмелюк, вторым — Медраса, третьим — Марченко.

…Вскоре они уже стояли на пьедестале почета.

И опять сверкало высокое, прозрачное, чуть зеленоватое небо. И переливался всеми красками красавец стадион.

И шумели, ликовали трибуны, поздравляя победителей.

«Вот и все, «старичок», — думал Марченко. — Вот и завершился твой путь. Все. Конец».

Он оглядывал многотысячные ряды зрителей и словно бы прощался с ними. Навсегда.

«Бронза — это, конечно, тоже неплохо, — думал он. — Но могло бы быть и серебро. Или даже золото. Да, наверно, могло бы — если б не тот рывок…».

Но нет, он не жалел. Рывок был необходим. Все правильно.

Обидно только, что этот красавчик Хмелюк стоит на верхней ступеньке, машет рукой и улыбается во весь рот. Хорошо еще — не смеется своим икающим смехом.

Наверно, так ничего и не понял. И еще, чего доброго, заявит корреспондентам: «Для ветерана Марченко и бронза — большой успех».

А что?! С него станет. Так и заявит.

Но Марченко ошибся. Вечером Хмелюк подарил ему фотографию. Они, втроем, на пьедестале. И внизу было написано:

«Иногда бронза дороже золота. Степан Хмелюк».

надвигалось первенство города. Надвигалось весомо, неотвратимо, как стотонный товарный состав. Всем — и участникам, и тренерам, и судьям — казалось: с каждым днем даже воздух становился все гуще, все спрессованней, будто и его сжимала до десятков атмосфер эта грозно наползающая тяжесть.

Но чемпион города Григорий Гродзенчук был спокоен.

Уже трижды завоевывал он это почетное звание. Трижды подряд. И сейчас, — пусть это звучит некрасиво, слишком самонадеянно, но, честно говоря, он не сомневался, — и сейчас, четвертый раз, придет к финишу первым.

Эта ровная спокойная уверенность, не покидала Гродзенчука вплоть до той минуты, когда пришла телеграмма о приезде в Свердловск ленинградского лыжника Владимира Вишняка.

Подумать только! Сам Вишняк! Знаменитый Вишняк завтра примет участие в состязаниях. Правда, ленинградец пойдет «вне конкурса», но все-таки…

Очень хотелось не уступить ему. Да, обойти знаменитого аса… Это было бы здорово.

После телефонного звонка, когда инспектор Васильев сообщил ему о телеграмме Вишняка, Гродзенчук неторопливо опустился на диван и прикрыл глаза.

«Ну, честно… Боишься?».

Он на минуту задумался, как бы вслушиваясь в себя. Дотошно, придирчиво, как доктор.

И так же прямо ответил: «Нет. Не боюсь…».

И впрямь — страха не было. Но нервы напряглись, мысли стали резче, отчетливей. Да, приезд Вишняка все усложнял. Очень усложнял.

Гродзенчук долго просидел вот так, задумавшись. Потом вскочил и помчался в библиотеку.

Пожилая библиотекарша выложила перед ним целую груду подшивок старых спортивных газет и журналов.

Гродзенчук стал торопливо листать их. Страницы от времени сделались хрупкими, ломкими. Они словно даже утолщились. И посерели. Когда их переворачивали, страницы слегка похрустывали.