На другой день Данах предложила гостям посмотреть селение. Они шли по берегу ручья. Домики стояли то улочками, то вразброд по обе стороны ручья. Время от времени встречались сельчане, Рая заметила, что мужчины все были старики или мальчишки. Видно, молодые и среднего возраста ушли на войну. Кабардинки встречались и пожилые и молодые. Старшим Данах первая кланялась. Но некоторые из них презрительно отворачивались, не отвечая на приветствие. Они не могли простить Данах, что она забыла пролитую кровь, кровь мужа, которого расстреляли немцы, позволяет своей дочери знаться с человеком, предавшим свой род, свой аул, горы — с гяуром.
Они дошли до сельской площади и пошли обратно. Когда вернулись домой, застали хозяйничавшую там Люсю.
Данах радостно воскликнула:
— Доченька, милая, пришла!.. А у нас гости.
Люся пристально посмотрела на Раю.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила она и, не выдержав, весело рассмеялась. — Ну-ка, ну-ка, дай посмотрю на тебя хорошенько… Ну, прямо настоящий мальчишка! — И обратилась к матери: — Мама, не будем от тебя скрывать… Это — девочка. Рая. Мы с ней уже давно знакомы. Даже в одном бою вместе участвовали…
Данах всплеснула руками.
— Да неужели девочка?! Скажите пожалуйста! — Она, улыбаясь, качала головой. Но вдруг лицо ее стало озабоченным. — Да, чуть не забыла тебе сказать! Вчера приходил твой «жених».
— Да-а? Зачем?
— Не знаю, дочь.
— Мама, надо было спросить! — с досадой воскликнула Люся. — Сколько раз я тебе говорила об этом! Может быть, у него было что-то очень важное для нас.
— Как ни уговариваю себя, не могу видеть подлеца в своем доме, — сказала Данах не столько Люсе, сколько Арине Павловне и Рае.
Люся невольно улыбнулась, обняла мать.
— Ах ты, непокорная моя!.. Мамуля, я так проголодалась! Что у тебя есть?
— Поешь пока айран с чуреками, а я сейчас приготовлю что-нибудь посытнее.
После обеда Люся провела Раю в свою комнату, усадила рядом с собой на мягкую кушетку, с улыбкой провела ладошкой по стриженой голове девочки:
— Ну, мальчик, рассказывай, как добрались!
— Без особых приключений, — сказала Рая. — Но все же поволноваться пришлось. По дороге останавливали каратели. А когда приехали с Хабасом в его селение, там был убит полицай, староста вызвал карательный отряд, и нам с бабушкой пришлось поспешно уходить.
— Ну, у нас вы поживете спокойно, — заметила Люся. — Немцы к нам не заглядывают, а полицаи боятся нас.
Рая не спросила, кого это «нас». И так ясно: Люся безусловно связана с партизанами.
— У тебя очень добрая мама, — сказала Рая.
— Да, мама у нас очень хорошая. Добрая и мужественная. На ее глазах фашисты расстреляли папу. Он был в селении партийным секретарем.
Они помолчали. Потом Рая спросила:
— Люся, а как ты попала в армию?
Девушка рассказала, что война застала ее в Нальчике: там она училась в десятилетке. Тогда у них в селении своей средней школы не было, и она уехала к тетке Дагалине в город. Мечтала после десятилетки пойти в педагогический институт, но началась война. По путевке райкома комсомола девушка поступила на краткосрочные курсы санинструкторов и была направлена на фронт. Ее часть сражалась за Харьков, за Ростов, а потом и за родной Нальчик, где они и встретились во время боя с Раей.
Тут их часть была окружена и разбита. Некоторое время Люся скрывалась в городе у тетки. Потом Дагалина связала ее со своими людьми, с руководителем группы Баксаном. А через него — с партизанами. И теперь Люся работает разведчицей и связной между подпольной группой и партизанским отрядом. Она часто бывает в Нальчике. Вот и сегодня вернулась оттуда.
— У тети Дагалины была? — живо спросила Рая. — Как там Фатимат?
— Хорошо… Сейчас все хорошо. Но у них были очень большие неприятности… Вернее, могли бы быть. Фатимат задержал часовой, когда она выносила из комендатуры бумагу для листовок. Выручил переводчик Слепцов. Он сказал, что иногда по выходным работает в доме фрау Дахолин и что бумага эта для него… Фатимат дочь Дагалины, а Дагалина как-никак моя родная тетя, а я — невеста Слепцова. Ну, он и постарался! Выручил из беды и двоюродную сестру невесты, и ее тетку… К тому же в тот же вечер Дагалина принесла часовому целую бутыль шнапса. Так все и обошлось… Правда, Слепцов, кажется, не очень поверил, что Фатимат хотела выменять на бумагу шерстяной свитер. Но не стал расспрашивать. После разгрома гитлеровцев под Сталинградом усердие его заметно поубавилось!
Читать дальше