Мони Нильсон-Брэнстрем - Цацики идет в школу

— Пусти! — взвыл Мортен.

— Скажи, что ты вонючая крыса, тогда отпущу, — ответила Мамаша.

Прозвенел звонок на урок, но публика не расходилась.

— Идите в школу! — крикнула детям Мамаша. — И ты тоже, Цацики. Нам с Мортеном надо поговорить.

— Пусти меня, — ныл Мортен. — Мне тоже надо идти!

— Не пущу! — сказала Мамаша. — Мы с тобой еще не все выяснили. Не волнуйся, я напишу объяснительную твоему учителю.

— Ну что? — спросил Цацики, вернувшись домой вечером.

— Ничего, мы обо всем с ним договорились, — ответила Мамаша. — Думаю, Мортен тебя больше не тронет.

Мамаша оказалась права — Мортен больше не трогал Цацики.

Не то что бы Мортен вдруг как-то подобрел. Такие, как он, не могут стать добрыми, думал Цацики. Налить воду в чужие сапоги или забросить на крышу шапку какого-нибудь первоклашки — для них так же естественно, как дышать. Но именно Цацики, Пера Хаммара и Вилле Мортен больше не донимал. Они словно перестали для него существовать. Вилле и Пера Хаммара это очень даже устраивало. Но Цацики не знал, нравится ему это или нет. Он вдруг почувствовал себя полным ничтожеством. Пустым местом.

Зато он точно знал, что ему не нравится. С того самого дня, когда Мамаша уложила Мортена на обе лопатки, Мортен повадился ходить к ним в гости.

Мортен с Мамашей вдруг стали лучшими друзьями. Мортен брал у Мамаши уроки игры на гитаре и без конца названивал ей по телефону. Но при этом никогда не здоровался с Цацики. Обычно, когда он приходил, Цацики был на продленке, но сегодня Цацики заболел и остался дома.

Цацики решил, что на этот раз Мортен не отвертится и поздоровается с ним. Пусть знает, что Цацики не пустое место. И когда Мортен позвонил в дверь, Цацики сам вышел открыть.

— Привет, — сказал Цацики.

Не глядя на него, Мортен прошел в прихожую.

— Привет, — повторил Цацики, уже погромче.

Мортен разулся. Он словно не видел Цацики, хотя тот стоял рядом и мило улыбался.

— Привет!!! — крикнул Цацики и вплотную подошел к Мортену. Мортен же отвернулся от него, чтобы повесить на вешалку свою куртку.

— Я здесь! Э-эй! — кричал Цацики и прыгал на месте, размахивая руками, как безумный.

Мортен проскользнул мимо, зашел к Мамаше и закрыл за собой дверь.

Это было ужасно. Как будто Цацики не существовало. Словно он стал невидимкой. А вдруг и вправду от простуды можно стать невидимым?

Цацики осторожно подошел к зеркалу в передней. Он не осмеливался заглянуть в него. Вдруг он увидит не свое отражение, а лишь блестящую поверхность зеркала?

Цацики медленно открыл глаза и облегченно вздохнул. Слава богу, он существует! Вот он стоит, живей живого и таращится сам на себя, на свой сопливый нос, на полосатую пижаму.

Потом он подумал, что быть невидимым, как привидение, не так уж и плохо. Он мог бы, наконец, подсмотреть, чем занимаются Мамаша и Мортен.

Дело в том, что Мамаша не разрешала заходить к ней в комнату во время визитов Мортена. Цацики считал, что это наглость. Сидя на полу под дверью и пытаясь подслушать их разговор, он чувствовал себя забытым и никому не нужным.

— Почему он приходит так часто? — недовольно спросил Цацики, когда Мортен наконец ушел.

— Не говори глупости, — ответила Мамаша. — Неужели раз в неделю — это часто?

— Да, часто, — упрямился Цацики. — К тому же, если ты думаешь, что от твоих уроков он стал добрее, то ты ошибаешься. Его все равно постоянно вызывают на совет по борьбе с моббипгом.

— А ты не ябедничай, — сказала Мамаша.

— Я не ябедничаю, — ответил Цацики. — Я просто считаю, что он должен быть со своей мамой. Иногда мне кажется, что ты любишь его больше, чем меня.

— Не глупи, — сказала Мамаша. — К Мортену ревновать не надо.

И все же Цацики ревновал.

Цацики-Цацики Юхансон стал вдруг совсем взрослым. Он научился определять время по часам и знал, что такое минуты, секунды и часы, кроме того, теперь он мог сам возвращаться с продленки. Мамаша выдала ему отдельный ключ, который он прицеплял к карману брюк. С ключом он чувствовал себя очень важной персоной. Еще бы, Цацики единственный среди «следопытов» ходил домой сам. Правда, улицу он переходил только одну, да и ту совсем узенькую.