Эдуард Басс - Цирк Умберто

Все это время Вашек стоял не шелохнувшись, напряженно наблюдая за операцией. Он инстинктивно сжал кулаки и готов был броситься на рычащее чудовище, посмей оно только напасть на его капитана или на эту даму. Он был так поглощен происходящим, что даже не почувствовал, как кто-то потянул его за рукав. Только когда его потянули вторично, он оглянулся и негромко воскликнул:

— Ой, папа!

Директорша обернулась. Карас поздоровался с ней.

— А, Антонин! Добрый день! Так это и есть твой мальчуган? Золовка говорила мне о нем. Славный паренек. Иди посмотри на львят. Только не трогай их. Вот подрастут — будете играть вместе.

Вашек потянулся к склонившемуся к нему Гамбье. На левой руке, прикрывая правой, капитан держал трех некрасивых, мокрых, тихо попискивающих зверюшек.

— Наташа недовольна, — сказал один из служителей. Все повернулись и отошли в сторону. Львица, которая только что жевала и грызла мясо, таская его по полу, теперь оставила лакомство и подошла к решетке.

— Впустите ее обратно, — приказал Гамбье.

Клетки снова поставили рядом, открыли дверцу, и Наташа с мясом в зубах одним прыжком вскочила в устланную соломой клетку. Там она положила мясо и стала принюхиваться, разыскивая малышей. Дверца за ней захлопнулась, служители увезли запасную клетку. Наташа искала львят до тех пор, пока снова не наткнулась на мясо. Тогда она легла и принялась грызть его.

— Плохая мать, — сказала Агнесса, — идемте, капитан!

— А нам, Вашек, обедать пора, — сказал Карас. — Ну, как ты тут?

Они отправились домой, и всю дорогу, а также за обедом Вашек рассказывал о том, что он видел и слышал. Под конец Вашек заявил отцу и Розалии о своем решении стать донтером.

— А что это такое — донтер? — поинтересовался Карас.

— Ой, папа, ты не знаешь, что такое донтер? — вытаращил глаза мальчик. И тут же последовало объяснение. Он сделает себе татуировку, отрастит длинные волосы, вывесит на доме флажок и будет входить к зверям в клетки, а если звери захотят укусить его, он их по морде, по морде!

После обеда Вашек опять смотрел представление. Отец нашел ему свободное место на галерке, а сам побежал в оркестр. Программа ничем не отличалась от вчерашней, номера следовали в том же порядке, и Карас чувствовал себя уже гораздо увереннее. Когда заиграли марш, он даже позволил себе в трио развить аккомпанемент в крохотную контрмелодию, на что господин Сельницкий одобрительно кивнул головой. То было обыкновенное «мца-ра-ра-ра эс-тад-ра-та» — они с Мильнером придумывали бесконечное множество таких штучек. Но Карас остался доволен своей выдумкой и тем, что она понравилась дирижеру. После представления Антонин вместе со всеми помчался вниз и получил свою долю чехлов. На этот раз он справился с ними быстрее напарника — заранее договорился с Вашеком, и тот, спустившись с галерки, помог отцу. Затем началось кормление животных и вечерняя уборка — зрелище для мальчика не менее захватывающее, чем само представление. Наконец все работы в цирке были окончены, сторожа заняли свои посты, и оба Караса отправились домой. Особенно восторгался прошедшим днем Вашек. Он впервые принял участие в общей работе — натягивал чехлы — и преисполнился уверенностью, что если бы не он, Вашек Карас, дела в цирке шли бы далеко не так гладко.

Уже лежа в кровати и засыпая, он вдруг сказал отцу:

— Знаешь, папа, в цирке все интересно, но я буду дрессировщиком слонов. Дрессировать слона — интереснее всего на свете!

На следующий день отец и сын столовались у фрау Лангерман в последний раз. После обеда, согласно распоряжению дирекции, они должны были переселиться в цирковой вагончик. Нелегко им было расставаться. Карас много лет подряд снимал у вдовы угол, а теперь уезжал в самом начале строительного сезона. Эти бедные люди считали чудом, что ему удалось найти место в пору безработицы. Карас понимал: доброй фрау Лангерман предстоит трудное лето — ведь она лишилась целой артели постояльцев. Для Вашека, которого вдова успела искренне полюбить, пришло время разлуки с маленькой Розалией, первой «лошадкой» его цирковых грез. У всех четверых стояли слезы в глазах; Карасы клятвенно обещали, что если живы и невредимы вернутся на зиму в Гамбург, то непременно навестят фрау Лангерман, а быть может, и остановятся у нее.

За цирком, возле фургонов, было оживленно и шумно, артисты и служители сносили сюда свой скарб — узлы и все, с чем люди никогда не расстаются, от канареек в клетках до цветов в горшках. Карас пришел с одной котомкой. Он разыскал фургон под номером восемь, отворил дверь и увидел Кергольца — тот развешивал на вбитых в стенку крюках свое платье. Вашек думал, что попадет в такой же красивый, уютный домик, как у капитана Гамбье, а увидел самую обыкновенную рабочую ночлежку. Справа и слева тянулись трехъярусные нары, куда, должно быть, забирались, как в ящики комода. В глубине, на табуретах, стояли два жестяных таза, два кувшина для воды, небольшой шкаф с шестью запиравшимися на ключ ящичками для всяких мелочей, и над всем этим торчали крюки для одежды.