Игорь Востряков: Братья

Владик наткнулся на эти мысли, как на стену, и остановился. С минуту рассматривал афиши на заборе и не видел их.

«Чё это со мной? — испуганно спрашивал он себя. — Дергаюсь, как паралитик?»

Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону детского дома и вновь остановился. Наверное, оттого, что не было в душе у него ни ярости, ни свирепости, а была… жалость, какой Владик никогда не испытывал. Жалость не давала ему быть самим собой, тем прежним Владиком. Что-то изменилось в его душе, повернулось тихо и незаметно, как ключ в замке, и открылось вдруг нечто огромное, пугающее своей новизной.

— Все! Хана! — вслух решил он. — Сумочку под дверь — и рву когти! Чтоб она провалилась, эта сумочка, всю душу исполосовала! Никогда! — вдруг сказал он раздельно и ясно. — Никогда не возьму ничего чужого! Пусть у меня руки отсохнут, если возьму! Спина горбатой станет! Одна нога короче другой будет!

Он решительно взошел на шаткое крыльцо старого деревянного домишки на Загородной, 18. Постоял, сунул сумочку под дверь и оглянулся. Оказалось, он был не один. У калитки крутился какой-то белобрысенький мальчишка лет десяти и с любопытством разглядывал Владика. Напротив, через улицу, на лавочке сидела очкастая старуха с ребенком на руках и тоже, как показалось Владику, с подозрением на него посматривала. Владик смутился, неловко нагнулся, указательным пальцем подхватил сумочку, потоптался на крыльце, не зная куда ее девать, и нерешительно постучал. Послышались шаги, дверь распахнулась.

— А-а! — ничуть не удивившись, протянула прачка проходи!

Владик еще раз оглянулся на мальчика, старуху в очках и шагнул в темную прихожую. Прачка отворила следующую дверь, пропуская его в чистенькую комнатку.

— Так это тебя, сынок, турецко-подданным кличут? — смешно морща нос, спросила она.

Владик молча кивнул.

— Как хоть зовут тебя, по-человечески?

— Владиком.

— А это что? — заметив сумочку, спросила она.

— Вот, — сказал Владик, неловко протягивая сумочку. — на улице нашел.

— Не надо, сынок, — сказала она, — по глазам вижу, что не нашел ты ее. Принес — и на том спасибо. Садись лучше чай пить!

— А чё не проверишь? Проверяй, пока не ушел! Может я спер чего! — с вызовом закричал Владик.

— Коли принес, так чего теперь проверять, — просто сказала она. — Садись за стол. У меня чай индийский, пахучий. Такого ты дома отродясь не пил!

И странное дело, Владик вдруг успокоился, сел за стол и стал пить замечательный пахучий чай. И на минуту показалось ему, что все прошло и больше никогда не повторится и не будет всех этих страхов и сомнений.

С этого дня, неожиданно даже для самого себя, Владик стал рисовать. Раньше, сколько он себя помнил, он тоже рисовал: еще в детсаду и в школе, а больше на стенах домов, тротуарах, где придется. Мать и отец увлечение сына считали блажью. Сколько раз жестоко пороли его после бесчисленных жалоб на испорченные стены в классе, исцарапанные двери, оскорбительные рисунки в общественных местах. И вот на тебе! Он спокойно рисует в настоящем альбоме, настоящими красками, и никто не гонит его в шею, не рвет бумагу, не разбрасывает и не топчет краски.

Это увлечение еще больше сблизило его с Павликом. Павлик задумал тайно от всех в игровой комнате, где строители делали ремонт, нарисовать большую картину и Владик вызвался помочь ему. Однажды строители забыли запереть дверь, и Павлик воспользовался этим. За вечер, с помощью цветных мелков, набросал на непросохшей еще штукатурке контуры будущей картины.

Прозрачной белой ночью, когда даже читать можно было, не зажигая электричества, счастливо избежав встречи с дежурным воспитателем, Павлик с Владиком вернулись в комнату и до самого утра расписывали стену. Уснули тут же, на заляпанном известкой и красками полу.

Молодую воспитательницу Надежду Семеновну едва не хватил удар, когда она случайно заглянула в приоткрытую дверь игровой комнаты: свежеоштукатуренная стена от полы до потолка была вымазана красками. Она растолкала «преступников» и приказала немедленно соскрести мазню. Сама же побежала разыскивать ведра и тряпки, но, к счастью, по пути ей встретилась Марьсильна.

Внимательно рассмотрев картину, Марьсильна вдруг улыбнулась.

— Что же вы мне раньше об этом не сказали? — воскликнула она. — Очень даже неплохо по замыслу, но не по исполнению. Я думаю, над картиной надо поработать серьезно, без спешки. А?

Две недели Павлик и Владик, закрывшись на ключ от любопытных, дорисовывали свою картину. Весь детдом знал, что в игровой готовится сюрприз. И этот сюрприз — картина. В день показа в игровой собрались все.