Иван Серков - Мы — хлопцы живучие

Один седой, старичок с палочкой сказал, что из этого хлопца при старом режиме вышел бы большой человек. Купец первой гильдии.

В первый же день нашей торговли, продав щавель, мы пошли прицениваться к тетрадям. А на базаре чего-чего только нет, прямо глаза разбегаются: решета, гармоники, зажигалки из винтовочных гильз, огурцы, веревки, соль, жженые гвозди, шинели из английского сукна, картофельные оладьи-драники с постным маслом — всего не перечесть. Кричит, спорит базар, божится, толкается, плачет, смеется — голова идет кругом.

Сидит у ворот слепой инвалид, лицо в синих крапинках пороха. На нем линялая гимнастерка. На тротуаре шапка с рублями. Инвалид так растягивает гармошку, что, кажется, вот-вот лопнут цветастые меха.

Мы с Санькой вздохнули, бросили, как и все, в шапку по рублю, пошли дальше. По другую сторону ворот, под забором, примостился красноносый бородатый дядька. В покрашенном зеленом ящичке перед ним сидит морская свинка, на ящичке — стопка билетов из тетради по арифметике. Тетради, должно быть, не хватило, пошла в ход и обложка с таблицей умножения. На тех билетиках написана судьба: кому встреча, кому расставание, кому богатство — кому что суждено.

— Подходи, хлопцы! — обрадовался дядька, заметив нас. — Пять рублей — и бери свое счастье!

Нет, мы с Санькой и так свое счастье знаем. Пусть другой кто-нибудь, а мы поглядим. Вот девушка подбежала, протянула, дурья башка, свою пятерку. Красноносый постучал пальцем по ящичку, и оттуда через круглое отверстие выскочила свинка: шустренькая, гладенькая, глазки хитрые, как у хозяина. Хозяин сунул ей под нос пятерку, свинка оглядела ее, понюхала, будто проверила, верно ли заплачено, и зубами вытащила один билетик. Тот самый, на котором таблица умножения. Девушка так и расцвела.

На замусоленной, многими руками захватанной бумажке, как курицей нацарапано химическим карандашом: «Жених к тибе приедить».

А какой-то старушке посчастливилось и того больше. Сама она прочесть не могла, Саньку попросила. Тот и прочитал: «Твой милай тибя дажыдаицца».

— Тьфу ты! — разозлилась старуха. — Только людей дурачишь, кабан откормленный. Мила-ай… На том свете, может, и дожидается.

Мы с Санькой купили у толстой торговки по дранику, по пятерке враз проглотили и не наелись. Если и дальше так шиковать будем, тетрадей нам не купить: всего по десятке осталось. Пересчитали свои деньги — пошли дальше.

— Хлопцы, давайте сюда!

Оглянулись — городской верзила-парень в кепке с пуговкой на макушке пальцем нас к себе манит.

— Купите самовар. Даром отдаю — две тысячи. Смотрите, какая полуда.

— А зачем он нам? — растерялся Санька.

Глаза у парня бегают туда-сюда.

— Чай будете греть, турки. Вы на медали посмотрите. Видите, сколько тут выбито медалей? Во — Париж, Вена, Брюссель. Царский самовар.

Ни Париж, ни Вена на нас не произвели впечатления. Тогда парень схватил меня за рукав.

— Давайте угадаю, какого года у вас деньги. Угадаю — мне отдадите, не угадаю — я вам столько же. Ну? Думаете, легко угадать? Выиграете как пить дать.

Едва мы избавились от него.

Тетради продавала одна-единственная женщина, да и у той было их всего с десяток. Полистали мы их, погладили ладонью бумагу — ничего себе, гладенькая. А приценились — так и ахнули. Десять рублей штука. Санька попробовал торговаться. Он будто бы видел, что здесь, недалеко, продают по пять рублей.

— Это где же? — заинтересовалась женщина.

— А вон там, — показал Санька в толпу.

— Ну так идите туда и купите! — посоветовала она.

Должно быть, таких умников она уже видела и до нас.

Подумали-подумали мы с Санькой и решили в самом деле поискать тетрадей подешевле. Не нужна нам такая уж гладкая бумага, сойдет и пошершавее, лишь бы цена так не кусалась.

Шумит базар, спорит, клянется. Все толкаются, и мы толкаемся, лезем туда, где люднее. Смотрим — под забором мужчины что-то такое интересное окружили. Не иначе, на дармовщину люди нарвались. Да нет, под забором на мостовой снова инвалиды. Двое, безногие оба. Костыли рядом лежат. Здесь идет игра на деньги.

Один, рыжеватый, держит в руках три карты. У всех на виду он кладет их одну на другую — нужно вытащить туза. Подошел какой-то дядька, вытащил и получил пятерку. Вытащил снова — и снова получил. Тут и другие захотели. Но теперь, кто ни брался, на туза напасть не мог: то он оказывался снизу, когда все видели, как его клали наверх, то сверху, когда все были убеждены, что он внизу.