Владимир Степаненко - Компасу надо верить

Вот бы высчитать!

Новость потрясающая! Передали сообщение ТАСС. С борта нашей межпланетной станции сфотографировали невидимую часть Луны. Фотографирование Луны продолжалось сорок минут.

Самое большое кратерное море назвали морем Москвы.

У Зайца затеяли ремонт. Будут оклеивать новыми обоями комнаты. Смотрел, как играла футбольная команда Баскета. Колька Силантьев здорово бьет и правой и левой. При мне забил два мяча!

Заяц принес «Правду». Там напечатано письмо красноармейца Виноградова. Нашли в старой гильзе. Мы читали в классе письмо по очереди. Заяц отдал газету мне. Письмо приклеил в дневник. Пусть будет всегда со мной.

«Нас было двенадцать, посланных на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот уже нас осталось трое: Коля, Володя и я, Александр. Но враги все лезут. И вот еще пал один — Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят девятнадцать машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих.

И вот я один остался, раненный в голову и руку. И танки прибавили счет. Уже двадцать три машины. Возможно, я умру. Но, может, кто-нибудь найдет мою когда-нибудь записку и вспомнит героев. Я из Фрунзе, русский. Родителей нет. До свидания, дорогие друзья.

Ваш Александр Виноградов.

22 февраля 1942 г.».

Дома никого не было. Я спокойно расположился за столом со своим дневником. В соседних домах зажгли свет, и от окон протянулись разноцветные дорожки — розовые, голубые, оранжевые.

В сумерки я не люблю зажигать лампу. Хорошо сидеть в темноте. О чем только не передумаешь! Можно представить себя капитаном подводной лодки или летчиком-истребителем. Конечно, лучше всего быть летчиком-истребителем, как дядя Макарий.

Стоило мне перевернуть стул, и круглая ножка превращалась в штурвал самолета, а будильник — в компас. Как на приборной доске, в темноте холодным фосфорическим светом сияли стрелки и цифры.

Отдал ручку от себя, и самолет перешел в пикирование. Нажал гашетку, и застреляли пушки.

«Тра-та-та-а! Тра-та-та-а!»

Из головы не выходило письмо красноармейца Виноградова. Я бы тоже храбро сражался и не пропустил фашистские танки! Сколько Виноградову было лет? Девятнадцать или двадцать? Если девятнадцать, то он был на шесть лет старше меня.

Возбужденный сделанным открытием, я заходил по комнате. Через шесть лет я — призывник.

Случайно я оказался перед этажеркой с книгами. Достал дядин альбом с фронтовыми фотографиями. На каждой странице снимки летчиков. Стоят перекрещенные ремнями парашютов. Держат планшеты. В шлемах и летных фуражках. Сняты группами и по одному. Под фотографиями скупые цифры: «1941», «1942», «1943».

Дядя Макарий мог бы много рассказать о каждом летчике, о своих боевых друзьях. Я внимательно разглядывал пожелтевшие фотографии, стараясь представить судьбу каждого из них. Где они сейчас? Все ли живы?

Не знаю, почему меня вдруг потянуло к дядиному томику Ленина. Никогда я не пробовал его читать и раскрыл с любопытством.

Красный томик у меня в руках.

Сначала я пытался открыть какой-то скрытый смысл в подчеркнутых словах и читал только их. Потом стал внимательно вчитываться в короткие телеграммы. Незаметно перелистал несколько страниц.

Передать всем волостным, деревенским и уездным Совдепам Московской губернии.

Разбитые банды восставших против Советской власти левых эсеров разбегаются по окрестностям. Убегают вожди всей этой авантюры.

Принять все меры к поимке и задержанию дерзнувших восстать против Советской власти…

Телеграмм много. Я листал страничку за страничкой, внимательно вчитывался в короткие строчки. Мною овладела тревога и беспокойство за молодую страну.

Серпухов Главкому

Ревсовет Запфронта

С потерей Вильно Антанта еще больше обнаглела. Необходимо развить максимальную быстроту для возвращения в кратчайший срок Вильно, чтобы не дать возможности белым подтянуть силы и закрепиться…

Козлов