Василий Смирнов - Новый мир построим!

Журавли и барашки не интересовали лишь одного камрада-большевика. В другой бы раз он словечка не пропустил, от себя непременно чего-нибудь важного, интересного добавил обязательно. Нынче добавляли другие, весело болтали с Володькой и, что бы он ни сказал, смеялись: «Ой, врет! Смотрите, как врет, неохота слушать!» А сами, эти другие люди, этот единственный человечек, который из всех замечался, не спускал глаз с питерщичка-старичка (опять стал оным Володя), пододвигался ближе и все прятал ноги под себя, одергивая на коленях юбку, разглаживая складочки и милым, мягким движением шеи и лопатки поправлял сваливавшуюся с плеча кофту.

Шурка вконец потерял голову.

— Накормила отца-то? Жив-здоров во мху или милиционер отыскал, поволок в суд? — спросил он.

И задохся от злобы на Растрепу и от стыда, что он сказал.

Катька влепила ему затрещину, исцарапала щеку.

Ребята зарычали на Шурку, и он готов был, как говорится, провалиться сквозь землю. Что он наделал! Нет ему и не будет прощения!

Выручил Володька. Он подобрал палившуюся в охапке цветов книжку.

— Ты что же, не прочитала все еще «Овода»? — недоверчиво спросил он.

Катька, вся красная, ответила с судорожным смехом:

— Второй раз читаю!

— Ну это можно и потом… некоторые и не нюхали, — сказал питерщичок по справедливости. — Держи! — Неожиданно кинул книжку Шурке.

Невеста на выданье побледнела, затем не то чтобы снова покраснела, много хуже — почернела. Такой ее ребята никогда не видывали. Вот так девка, что мытая репка! Кругла, бела, да была и сплыла, темней свеклины и образина вытянулась. Не ожидала такой перемены-измены? А другие-то, думаешь, ждали?

Она схватила свой веник, повернулась на одной ножке, как умеют делать страшно рассерженные девчонки, плюнула в Володьку и скатилась с холма.

— Не ходи, молодец, мимо моего саду… — запела она, помолчала и пронзительно свистнула.

Свист был что надо, хоть затыкай уши и беги из леса. Не забыла Растрепа, как свистят в два пальца. Денек-то, выходит, для тебя нынче разлучный. Еще вспомнишь, погоди, старого дружка, да, может, будет поздно.

Шурка не утерпел, вложил в рот четыре пальца (это был высший класс свиста) и тоже свистнул. У него вышло плоховато, одно змеиное шипенье. В четыре пальца он не умел свистеть как следует. Тогда все принялись ему подсоблять, наподзадор показывать друг перед дружкой свое соловьиное мастерство всякими способами, с помощью губ, языка, зубов и пальцев, и эхо умножило разбойный, оглушительный свист и разбросало по всему Заполю.

Виновник звонкой птичьей работенки старался изо всех сил и одновременно, не утерпев, впился уже глазами в питерскую книжку, жадно-торопливо листал ее, долгожданную, обещанную. Эвот-ка, «Овод» в его владении наконец! «Почитаем, поглядим, что такое… Не больно толстая книженция, старая, рваная Нахвастался Володька, так себе, тоньше романов, которые глотают девки, на два дня не хватит… Почему не печатают в городе, в типографиях, больших-разбольших книг, вроде библии дедка Василия Апостола, чтобы хватило читать на год?» — думал он. Погодите, он сам постарается, напишет такую книжищу, пообещал, воспламеняясь по обыкновению, Шурка, невольно видя перед собой Олеговы игрушечные буковки из резины и вновь переживая, как они с Двухголовым осенью, внезапно подружась, потели-старались над худыми калошами, сырой картошкой, свинцом, глиной, воском, чтобы прибавить буковок и напечатать книжку, и как из этого не вышло толку Резиновых, из магазина, буковок в сотах коробки было наперечет а запаса новых, собственного творения, совершенно не получалось.

К концу недели, все наскучило, и дружба с Олегом оборвалась; неожиданно возникнув, она так же сразу и рассыпалась, растерялась, словно игрушечные буковки. Их не хватало, чтобы напечатать книжку И в дружбе Шурки с Олегом недоставало чего-то очень нужного. Неужели питерский «Овод» рассорит теперь Шурку с Катькой окончательно?.. Но о чем же книжечка? Название больно неказистое, деревенское. А Володька хвастался* уткнись в книжку и не оторвешься.

Орава свистела, пока не устала и не надоело. На том первая неожиданность и кончилась.

Однако тут же, без промедления, радостно стряслась другая: Володька Горев погнался за оранжевой, в крапинку, понравившейся бабуркой, отбежал всего каких-нибудь шагов десять от костра и сорвавшимся, счастливым голосом позвал:

— Бра-атцы… я, кажется… гриб нашел!