Энн Брешерс: Второе лето союза «Волшебные штаны»

— Я хочу сказать тебе на прощание. Все, в чем я тебе клялся, правда. Я не лгал. Мои чувства к тебе сильнее, больше, искреннее, чем ты можешь себе представить. Помни об этом.

В его голосе слышалось отчаянье. Он почти грубо прижал ее к себе:

— Ты справишься, я знаю. А у меня всю жизнь не будет тебя.

Лене надо было уйти. Она вырвалась и закрыла лицо руками.

— Я люблю тебя, я никогда не перестану, — клялся Костас точно так же, как пару недель назад возле ее дома.

Тогда это был драгоценный подарок. Теперь это стало наказанием.

Лена повернулась и побежала.

Тибби согласилась на педикюр, хотя это противоречило ее убеждениям. Но, во-первых, мама очень просила, во-вторых, трудно было отказаться от бесплатного массажа ног. Сидя рядом с мамой и погрузив ступни в крохотную джакузи, Тибби осознала, что так долго вдвоем они не были все лето. Может, во всем этом есть смысл? Может, чтобы получить желаемое, надо чем-то поступиться? Мама выбрала бордовый лак, а Тибби — прозрачный, но потом передумала и тоже попросила бордовый.

— Зайка, я хотела тебе кое-что показать, — сказала мама, доставая из сумочки конверт. Там лежало письмо, написанное на красивой плотной бумаге. — Это от Ари. — Тибби сглотнула. Она вспомнила о Лене и Ленином горе. — Я плакала, когда его читала, — сказала Элис, будто извиняясь за слезы, которые дрожали в ее глазах.

Тибби поняла, что плакала мама не от грусти.

— Перед тем как уехать в Грецию, она извинилась за ту ссору. Ари всегда была такой милой! — Элис расчувствовалась, и Тибби вдруг поняла, что тоже расчувствовалась.

— Я помню, как вы с Ари играли в теннис в паре против Марли и Кристины и все время выигрывали, — сказала Тибби.

Элис засмеялась:

— Ну, допустим, не все время.

— Ладно, я, наверное, что-то путаю. — Тибби прекрасно знала, что это не так.

Она вспомнила, как «сентябрьские», еще совсем крошки, играли на детской площадке рядом с теннисным кортом, где мамы бегали за мячом. Там еще была такая стена для лазанья. Мороженщик всегда останавливался у корта, и мамы всегда покупали дочкам по вафельному рожку.

— Интересно, она еще играет? — задумчиво сказала Элис. — Ну так вот. — Она достала из конверта еще кое-что. — Посмотри. — Она дала Тибби немного выцветшую фотографию.

— О-о-о-о! — Тибби почувствовала, как тепло разливается по всему ее телу, от макушки до бордовых ногтей на ногах. — Пожалуйста, пожалуйста, можно я возьму ее себе?

Есть такая смертельно опасная болезнь под названием эндокардия, когда сердце потихоньку сжигает само себя. Ленина прабабушка умерла от этой болезни в молодости, и Лена была уверена, что ее ждет та же участь.

Она лежала в постели все утро, думая о том, что скоро ее сердце сгорит совсем. В полдень мама прошла на цыпочках в Ленину комнату, сняла туфли и забралась в постель к дочери. На маме все еще был шелковый костюм цвета слоновой кости. Лена сразу почувствовала себя трехлетней девочкой, прижалась к маме и обняла ее. Лена вдыхала особенный, родной мамин запах и плакала. Ее трясло, у нее текло из носа, а мама вытирала ей лицо и гладила по волосам. Как ни странно, Лена вроде бы даже уснула на какое-то время. Она устала бороться со своей бедой в одиночестве.

Мама не произносила ни слова и, лишь когда приблизился вечер и в комнате стемнело, села в кровати. Лена увидела, что испачкала лучший мамин наряд слезами.

— Ты не против, если я немного расскажу тебе о Юджине? — спросила мама.

Лена села. Она не помнила, почему так много думала об этом Юджине в начале лета.

Перед тем как начать, Ари сняла все кольца: обручальное, бриллиантовое, подаренное на помолвку, изумруд с пятнадцатилетней годовщины свадьбы.

— Я встретила его в церкви в Афинах, когда мне было семнадцать, и сразу влюбилась по уши.

Лена кивнула.

— Он поехал в Америку, чтобы получить высшее образование — знаешь, в Государственном университете, недалеко от нас.

Лена снова кивнула.

— А я осталась в Афинах. Четыре года я страдала дни и ночи напролет из-за разлуки с ним. Мне казалось, что я живу только те несколько недель в году, когда мы вместе.

Лена не сдержала глубокого вздоха. Как хорошо она это понимала!

— Когда мне исполнилось двадцать один и я окончила университет в Афинах, я улетела к нему в Америку. Мама запрещала мне уезжать и чуть с ума не сошла, когда я все же поехала. Я работала официанткой и покорно ждала Юджина, а он был слишком занят своей жизнью и учебой. Мне доставались жалкие крохи его внимания.