Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

Аркадий с Петром Ивановичем выпили еще по одной.

— Знаете, кажется, «будущих жить» неверно сказано, — заметил задумчиво Аркадий. — Да, неверно. Испортил хороший тост.

— Все верно, — сказала Василиса Андреевна. — Жить и после нас будут, и через тысячу лет, и все лучше и лучше…

— Цветная! — крикнул Юрка, вытащив одну из лент. — Валерк, ну-ка пошли… Катьк, пойдем кино смотреть.

— Да, — заметил Аркадий, — хорошо бы сделать или найти для баночек полочку какую-нибудь или шкафчик, а то живо растеряются.

Ребята уединились в комнате Аркадия, установили фильмоскоп, заправили диафильм и «дали свет». На стене, выше ковра, отпечаталась рамка. Юрка навел резкость и двинул ленту.

— «Три поросенка»! — ликующе прочитал Валерка. — Кать, смотри — «Три поросенка»…

Катя замерла, перестав жевать и прижав к груди яблоко. Она смотрела на эти два крупных цветных слова, вдруг выплывших из-за темной кромки, как на чудо. Валерка с сожалением сказал:

— Только плохо видно — светло. Юрк, давай темноты дождемся, чтоб сразу ярко.

— Погоди, несколько кадров.

— А как это? — спросила Катя с улыбкой, начиная медленно жевать яблоко.

Она много раз бывала с классом в клубе и видела настоящие фильмы, но этого вопроса «как?» не возникало, потому что то ведь был клуб, там работали взрослые люди, там жужжали какие-то машины — поэтому и получалось кино. А если такое же кино «делают» Юрка с Валеркой, то, естественно, как?

— Очень просто, — ответил Юрка. — Перед лампочкой ставится пленка, и эта пленка отбрасывает на стену тень, а эта тень и есть кино.

Он прокрутил кадриков пять, но изображение было бледноватым, и мальчишка со вздохом отключил аппарат.

— Елки. Где бы полочку найти?.. Полезли на чердак, там полно всякой всячины. Катьк, полезли с нами? Ты, наверное, ни разу не лазила на чердаки?

— Нет.

— Ну вот. Одевайся.

Взрослые все еще сидели за столом, о чем-то рассуждая. Ребята накинули пальто и выскочили в сени.

— Лезь первая. (Катя задрала голову.) Не бойся, чертей нету, мы неверующие. Лезь. (Девочка полезла.) Шубы не испугайся.

Мальчишки стали подниматься следом. Едва Катя ступила на дощатый потолок, как вскрикнула и чуть не сорвалась в люк — увидела повешенного человека.

— Я же сказал: не испугайся шубы! — рассердился Юрка, добравшись до нее.

— Я не знала…

— Все вы не знаете. Как увидят, сразу — а-а!.. Сейчас я ее вообще сдерну. Сколько можно болтаться! — Юрка обхватил шубу, как борец, приподнял, чтобы вешалка соскочила с гвоздя, и грохнул о шлаковую засыпку. — Вот сразу лучше стало… Знаете, мы тут летом кинотеатр устроим. Смотрите, как здорово будет: сюда экран прибьем, а здесь вот доски разложим по чурбачкам, над сенями… О, это дело мы обтяпаем! Темнота в любое время, окошко только прикрыть. Вот здорово будет! Ага, Валерка?

— Пожалуй. Высоты хватит.

— Хватит. Проведу розетку, приберусь и толково будет.

Юрка так размечтался, что позабыл, зачем и забрался на чердак, но Валерка прервал его, предложив скорее покончить с делом да спуститься, а то он уже начал мерзнуть.

— А-а! Ну-ну. Сейчас мы живо найдем что-нибудь, — спохватился Юрка, проходя вперед.

После недолгих поисков в углу, под тяжелой кипой старых газет, Юрка наткнулся на киот со стеклянной дверцей. Он осторожно поднял его, смахнул пыль и снег, пробившийся сквозь шиферное покрытие, повернул к свету и подозвал друзей. За дверцей ребята увидели невыразительное, с длинным носом, плоское лицо, обрамленное складками фольги. Вокруг лица белели цветочки, похожие на ромашки, сделанные тоже из фольги.

— Бог! — прошептал Валерка.

— Он, у нас висел. Аркаша его снял… — сказал Юрка. — Видела такого? — неожиданно обернулся он к Кате.

— Нет.

— А каких видела?

— Никаких.

— А на кого же ты молилась? — запальчиво спросил мальчишка и сам удивился неожиданности своего вопроса.

Однако вопрос этот давно засел в мальчишеский ум. Юрка почувствовал безжалостность своих слов и поспешил смягчить их:

— Или ты не молилась?

Катя склонила голову.

— Молилась.

— Значит, ты веришь богу? Вот этому… Мы его на чердак швырнули, под старые газеты, в пыль, а ты ему веришь.

Девочка подняла голову, быстро глянула повлажневшими глазами на Юрку, на киот в его руках и тихо проговорила:

— Я… не знаю… Я мало молилась… Мне стало страшно. Все кричат, плачут. Вот так. — Катя вдруг сложила ладони лодочкой, чуть приподняла их над коленями и зашептала: — Дай господи! Дай господи!..