— Думала, пастушата, — сказал Кондрат и вспомнил: — Мамке-то на ферму.
И они опять побежали. Парусом надувались и хлопали рубашки.
За столом, зажав ладонями виски, сидела женщина. Услыхав, что кто-то вошёл, она вскочила и тут же бессильно опустилась опять: у порога стояли мальчишки и оба исподлобья — один с любопытством, другой виновато — смотрели на неё.
— Чего же вы со мной делаете? — устало сказала мачеха. — Где вы пропадали?
Кондрат опустил голову:
— Уйти я от вас надумал.
— Уйти-и-и? Зачем? — вскинулась мачеха.
Кондрат снял со стены висевший на гвозде старый отцовский ремень и протянул мачехе:
— Стекло я в чулане разбил.
Мачеха схватила ремень и швырнула его в угол.
— Да ты что? Сёмка его разбил!
— Нет, я.
— Я же знаю, что Сёмка, и тебя звала пристыдить его, чтоб не врал. Ведь ты, негодный, разбил? — спросила она Сёмку.
— Конечно, я, — доверчиво подтвердил тот.
Мачеха пристально посмотрела на Кондрата:
— Чего же ты на себя говоришь?
Кондрат потупился:
— Мал он ещё — драть-то.
Мачеха засмеялась, всхлипнула и обхватила его гибкими, сильными руками…
— Ах ты, глупый ты мой! — совсем как мама сказала она и прижала его голову к себе.
— Счастливец этот Колька, — сказал Генка.
— Подумаешь, счастье — велосипед, — отозвался Витя, — если бы «Москвич» был.
— Сказал тоже — «Москвич»! Не-е, мне бы такой велосипедик, я бы показал!..
В самом деле, как это получается: вот он, Генка, умеет кататься, а Колька даже садиться не умеет — с крыльца отталкивается, и ему такое счастье.
Вечером Генка долго топтался по комнате, не находя себе места.
— Ты чего? — с усмешкой спросил отец. — Выкладывай, не стесняйся.
— Да не-е, я так, — сказал Генка и тут же спросил: — У тебя, пап, денег много?
— Денег? А тебе на что? — удивился отец.
— Ну, чего мы с этой получки покупать будем?
— Что? — отец задумался. — Матери платье надо хорошее. Знаешь, такое что-нибудь модное.
Генка вздохнул. Конечно, платье надо. Ну, может, и не очень надо, но женщины такой народ — любят наряжаться. А чем их мать хуже других?
— А в следующую получку?
— Ты не финти, брат, говори, что надумал.
— Да я так… Знаешь, пап, у Кольки велосипед, а он и кататься не умеет. Просто смех. Медведи в цирке, и то вон выучились, а он всё никак.
— Научится, — сказал отец и взялся за газету.
Ну как тут скажешь, если он сам не догадывается.
Генка покрутился ещё и, выждав, когда отец перевернул газету, позвал:
— Пап!
— Вот что, — строго посмотрел отец, — ты знаешь, я не люблю, когда хвостом крутят. Говори, что надо, или иди займись делом.
Что ж, раз сам спрашивает, тогда…
— Если ты, папа, премию получишь, купишь мне велосипед?
— Премию? А если не получу? Ладно, поговорим с матерью — может, придумаем что.
— Ты, пап, не думай, у меня шесть рублей есть…
Дни наполнились ожиданием. Отец не любил, когда ему напоминали об одном и том же, но и слов на ветер он зря не бросал — приходилось терпеть. А дни, как нарочно, теплые, длинные, только и кататься. Так, смотришь, и лето пройдёт.
Тут ещё Колька перед глазами маячит, даже и не катается, так просто стоит со своим велосипедом: мол, захочу — сяду и поеду.
Просить у него велосипед Генка не хотел. Он знал, что этот жадина нипочём не даст.
Вот у Козловых дачница была — это да! Все на её велосипеде выучились. Хорошая девчонка. И всё знала не хуже мальчишки. Первая придумала ночью ракету смотреть. Вот потеха! Кто ни посмотрит в бинокль — кричит: «Вижу, вижу!» А потом оказалось, что вовсе и не на луну надо было смотреть.
Вспомнив про бинокль, Генка решил, что не худо бы принести его на всякий случай. У Кольки бинокля не было… мало ли что…
Он быстро сбегал домой и, притащил бинокль. Посмотрел, где Колька, и полез на голубятню.
Генка стоял там, как капитан на мостике своего корабля, и осматривал морск… то есть осматривал окрестности своего посёлка.
Собственно говоря, бинокль-то он держал над глазами, а сам внимательно наблюдал за Колькой. И, когда тот, вихляя на своём велосипеде, подъехал, Генка закричал:
Читать дальше