Анна Аксёнова: Весёлый камушек

Вот говорят, что братья и сёстры всегда дружно живут. Не знаю, может, у кого-нибудь и в самом деле так, только у нас с Милкой совсем по-другому. Не знаю, почему это.

Чуть что, она уже бежит ябедничать. Сама подкараулит чего-нибудь, а потом и наябедничает. Я один раз в школу не пошёл — у нас в тот день контрольная по арифметике была, — на чердак залез, просидел там, а Милка откуда-то взялась, когда я спускался с чердака, и сразу же:

— Ага, Вовочка (уж когда она Вовочкой назовёт — хорошего не жди), так, значит, наша школа теперь на чердаке? А я и не знала.

И скорее к маме. Ну понятно, по головке не погладили. А ведь никто бы и не узнал, если б не она. Подумаешь — один день пропустил.

Ещё у неё есть манера щипаться. Возьмёт тоненько за кожу да как повернёт! Ух и вредная!

Один раз я Милкин галстук в её же портфеле спрятал. Она ищет, ревёт — в школу пора, а я как ни в чём не бывало чай пью. Потом пожалел её, сказал: «Может, он в портфеле». Милка кинулась к портфелю, а потом сразу ко мне — драться. Это вместо того, чтобы спасибо сказать. Не скажи я, так и в школу опоздала бы.

Папа наш работает в совхозе и редко приезжает к нам! Живём мы с мамой одни.

Однажды присылает папа письмо и пишет, что простудился, заболел. Мама сразу разахалась.

— А ты бы съездила к нему, — говорит Милка.

Я тоже поддержал:

— Конечно, поезжай.

— Да, — говорит мама, — а вас-то я с кем оставлю?

Мы с Милкой даже обиделись: что мы — малыши какие?

— Слава богу, — говорит Милка, — до двенадцати лет дожила, а меня уж и дома одну оставить нельзя.

— Так если бы одну!

— А я что — младенец? — спрашиваю. — Тоже уже скоро десять стукнет.

Уговорили мы маму.

— Завтра вечером или послезавтра утром вернусь, — сказала мама. — Молока попьёте, пообедаете в столовой. Не умрёте?

— Не умрём, — сказали мы с Милкой. — Ты, мама, поезжай спокойно.

Пришли мы из школы. Я даже есть совсем и не хотел. Я почему-то никогда есть не хочу. А Милка отрезала себе булки и отправилась гулять. На столе лежал рубль — две монеты по пятьдесят копеек. Это мама оставила нам на столовую. Пятьдесят копеек мои, пятьдесят — Милкины. Я на всякий случай взял свои пятьдесят копеек, положил в карман и тоже пошёл гулять.

Милка стояла во дворе и о чём-то совещалась с девчонками. Я прошёл за сараями и вышел на улицу.

В «Спорте» шла замечательная картина — «Белый клык». Я её уже три раза видел. Подумал я, подумал и купил себе билет. Потом вернулся во двор — показаться Милке. Но её уже не было. Тем лучше.

Пришёл я в кино и сел в последний ряд. Сижу себе спокойно, жду, вдруг: ого-го! Смотрю — Милка с девчонками входит. Ну, думаю, хорошо.

Кончилось кино, вышла она, а я тихонечко обогнал её и скорее домой. Прибежал, сел за стол, вытащил тетрадь. Входит Милка и ласково так спрашивает:

— А-а, ты уже занимаешься?

— Я-то занимаюсь, — говорю, — а вот ты чем занимаешься?

Она покраснела и спрашивает:

— А что? Я гуляла.

— Гуляла? Вот погоди, мама приедет, узнает, как ты гуляешь… по кино.

— С чего это ты взял?

— А думаешь, я не видел, как ты с девчонками в «Спорт» шла?

— Это я так просто, — говорит Милка, — видела, что ты за мной подглядываешь, и назло тебе.

— Ах, назло, — говорю. — И в двенадцатый ряд у стенки тоже назло мне села?

Милка заморгала, а потом вдруг как закричит:

— А ты откуда знаешь, что у стенки, значит, сам в кино был?

Ругались мы так, ругались, а потом решили маме ничего не говорить, не расстраивать её и сели за уроки. Сделал я письменные и гулять пошёл — проветриться. А Милка и говорит:

— Я тоже пойду, за тобой глаз да глаз нужен.

Пришли мы вечером. Я сразу к телевизору, а Милка вышла в кухню и пропала. Я решил посмотреть, что она там делает. Смотрю, она стоит у окна и ложкой прямо из кастрюли суп ест. Ест и так вкусно причмокивает, что и мне захотелось. Взял я ложку, подвинул Милку немного и тоже стал суп есть. Оказывается, холодный суп во сто раз вкуснее, чем горячий.