— Да не расстраивайтесь, дядька, — сказал Хихиня. — Будь он неладен, этот Бридак! Идёмте лучше картошку есть!
— Какую картошку? — удивленно поднял брови дядька Никола.
— Вот увидите! Идёмте! — И Хихиня потянул его мимо хаты, мимо сада и огорода в заросший кустами и деревьями овраг.
Мы двинулись следом. Меж кустов в овраге была выкопана укромная пещерка. В ней дымилось догорающее кострище, на которым на рогатке-ветке висел щербатый казанок.
— Оппа! Да тут у тебя целое хозяйство! — всплеснул руками дядька Никола. — А картошка откуда?
— Да это я у Бридака в счет заработка занял, — улыбнулся Хихиня.
— Ой, берегись! Поймает тебя этот нелюдь — прибьёт. За одну картошку он и душу живую не пожалеет.
— Я проворный. Не поймает, — беззаботно отмахнулся Хихиня.
— Эх, бедолага, бедолага! — покачал головой дядька. — И я тебе помочь по-настоящему не могу. Сам же знаешь, что в батраках перебиваюсь, чтобы мои с голоду не опухли.
— Ешьте, дядя, она уже давно сварилась, уже и остыла. — Хихиня наколол на острие палки картошку и протянул ему.
— А ты?
— И я, — улыбнулся Хихиня и начал чистить картофелину. — Вот хорошо, что бог картошку сотворил. Хоть есть с кого и нам шкуру сдирать. А то всё с нас и с нас.
Дядька Никола улыбнулся улыбнулся горько, обнял мальчика, прижал к себе:
— Молодец! Не покоряйся несчастью. Не склоняйся перед судьбой. Не унывай. печалью судьбу не одолеешь.
— А я и не горюю. Во мне смех живет. Вот тут, около пупка. Хи-хи! — Хихиня поднял рубашку и шлепнул себя по животу. Дядька засмеялся:
— Только не потеряй смех. Подпоясывайся лучше.
Потом глаза его вспыхнули огнем: — Ничего! Ничего! Придет время, и всех этих грабителей, всех панов и подпанков сметет народ, как ветер полову. «И нужно миром, обществом обух укрепить, да хорошо наточить топор — да и тогда уже будить». Не мои слова. Я так сказать не способен. Тараса Шевченко слова…
— Это того, что у Пашковской жил?
— Того самого, сынок. Великого Кобзаря нашего.
— Добрый человек. Всю детвору приорскую угощал. Целый воз подарков, когда уезжал вчера, раздал: и мне сопелка калиновая досталась. Вот погодите, я вам покажу. Она у меня в тайнике, тут недалеко, в дупле. Я мигом! — Хихиня вскочил и исчез за кустами.
«О! Нужно сейчас! Потому что, может, подходящего момента не будет», — мелькнуло у меня, и почувствовал, как сразу налилось тяжестью мое тело.
— Дядя! — зачем-то шепотом сказал я.
Дядька Никола обернулся и удивленно округлил глаза:
— Во! А ты откуда! Кто такой?
— Об этом потом. Извините, некогда. А сейчас слушайте, что я вам скажу. Ваш племянник, который побежал за сопелкой, перед смертью просил сказать вам, что сбылись слова Тараса Шевченко: смел таки народ господ, как ветер полову, дожил он до революции и… — Я говорил быстро, спешил, чтобы успеть сказать все, пока не прибежал Хихиня.
Глаза дядьки Николы округлились еще больше:
— Перед смертью: Что? Что с ним случилось?
— Да не сейчас! Потом. Через много лет… В тысяча девятьсот семнадцатом…
Я уже думал, что совсем запутался, что дядька Никола ничего не понял. Но он оказался более понятливым, чем я думал.
— А ты кто такой? — прищурился он. — Цыган? Колдун? Откуда о будущем знаешь?
— Нет. Просто исполняю его предсмертную волю. Только вы ему сейчас это не говорите. Он еще ничего не знает. Это же всё будет через много лет…
В этот момент зашуршали кусты — прибежал Хихиня.
Я не хотел встречаться с ним сейчас лицом к лицу. Я хотел исчезнуть. И я исчез… у-ууф!
В груди у меня ухнуло, перехватило дыхание, словно я прыгнул в пропасть.
…Я стоял рядом с Чаком у домика с мемориальной глыбой, напротив кинотеатра «Кадр».
— Ну, вот… Одно дело сделано, — кивнул Чак.
— А где Елисей Петрович! — оглянулся я.
— Наверно, по своим лесным делам полетел. Да он нам сегодня уже и не нужен. Сегодня мы уже никуда не отправимся. Не те, Стёпа, у меня уже силы, чтобы дважды в день… Извини, едим домой.
И мы сели в восемнадцатый троллейбус и поехали в центр.
Я сидел у окна, смотрел на улицу и думал, вспоминал всё, что только что произошло.
Какие всё-таки удивительные эти мои воображаемые путешествия с таинственным Чаком!
Только что я едва-едва не встретился с Тарасом Шевченко. Еще бы немного, еще бы всего один только день — и встретились бы…
Мог бы вместе с приорской ребятней играть с ним в салки, в жмурки, в чехарду. Шевченко очень любил играть с детьми. И во время пребывания тут, на Куреневке, на Приорке, тогда, в августе 1859 года, он часто с ними, и угощал их, и делал подарки. Об этом во многих книгах пишется.
Читать дальше