Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— А что до этого — не было циркачей? Ни клоунов, ни акробатов? — даже как-то растерянно спросил я (неужели могли люди жить когда-то без циркачей).

— Да нет. Артисты были. И акробаты, и клоуны. Только не назывались они клоугами. Это я про современный цирк, стационарный, говорю, к которому мы привыкли. А артисты были. С давних пор. Еще в Киевской Руси. Скоморохами назывались. В софийском соборе даже фреска есть. Подожди, — насторожился вдруг Чак и прислушался. — Кажется, он уже идет. Слушай, теперь будь внимательным. Я потом не смогу с тобой поговорить. Запоминай! Когда он скажет мне: «Выйди!» и я выйду (это будет потом, во время разговора с Рыжим Августом, запоминай!) ты не иди за мной, понимаешь не иди. Останься и послушай, что скажет ему Август. Это очень важно, очень, понимаешь!

— Понимаю. А что же?! Понимаю.

Лицо Чака сразу резко изменилось, глаза его уже не смотрели на меня. Я обернулся. От лестницы, прихрамывая, быстро шел Стороженко, немного запыхавшийся и как будто смущенный.

— Порядок! Идёмте.

Они зашли в служебный вход, снова поднялись по лестнице, прошли по коридору со множеством дверей и около одной двери остановились.

Стороженко заметно волновался, даже в полутьме было видно, как он побледнел.

Из дверей напротив вышло несколько человек в сверкающих, с блестками костюмах. Самый высокий, пышноволосый, улыбнулся Стороженко.

— А-а, это ты? Снова? Салют! Гляди не нарвись на Анема Он тут где-то ходит.

— Граци! Смотрю! — кивнул Стороженко и, когда они отошли, шепнул Чаку: — Воздушные акробаты «Летающие люди Альберто».

Потом нервными движениями развязал, раскрыл круглую картонную коробку, вынул из неё знакомую уже мне кастрюлю, наклонившись, что-то с ней сделал и передал Чаку.

— Возьми. И подашь мне потом, когда я скажу. Будешь у меня сегодня ассистентом. Хорошо?

Он как-то незаметно начал уже называть Чака на «ты», проявляя этим, наверно, свою приязнь и доверие.

А потом волнуясь, Стороженко наконец перевел дух и легонько постучал в дверь.

— Заходите! — послышался изнутри тихий женский голос. Стороженко раскрыл двери, всунул туда голову и тонким шутливым голосом произнес:

— Ку-ку!

— А-а, Пьер… Заходите!

— Я не один. Со мной ассистент. Позвольте показать вам репризу.

— Пожалуйста! Прошу!

Я заглянул в двери.

В маленькой комнате у туалетного столика с круглым зеркалом сидела стройная молодая женщина в цветастом шелковом халате, красивая, с тонкими чертами лицо, с большими черными глазами, глубоким, как бездна.

Стороженко, а за ним и Чак зашли в комнату.

— Алее! — обернулся к Чаку Стороженко, артистичным жестом откидывая назад руку. Чак подал ему кастрюлю.

— Уважаемая публика! Сегодня на базаре я купил кастрюлю. Обычную пустую кастрюлю. Смотрите!

Он поднял вверх кастрюлю, перевернул её, показывая, что она пустая. Потом закрыл её крышкою.

— Пришел домой… открываю… Ап!

Он резким движением снял крышку — в кастрюле лежало три свежие красные розы.

Стороженко опустился на одно колено и подал розы мадемуазель Терезе.

«Ага! Ясно! — подумал я. — Ясно, почему он запыхался. Бегал покупать цветы. Не хотел, чтобы Чак это видел».

Я заметил, что рядом с цирком, за гостиницей «Континенталь», а треьем доме был магазин цветов «Флора», а напротив, в четвертом, рядом с залом «Скетинг-ринг» магазин цветов «Парма». В один из них Стороженко, наверно, и забежал.

Мадемуазель Тереза взяла цветы и молча поблагодарила грациозным движением головы.

Стороженко поднялся.

— Но это еще, уважаемая публика, не все! Захотел я сварить борщ. Открываю кастрюлю…

Стороженко резким движением снял крышку, прозвучал хлопок, фейерверком посыпались искры бенгальского огня, бабахнуло еще раз, и из кастрюли полетело вверх разноцветное конфетти.

Клоун, будто испугавшись, шлепнулся на пол.

Тереза засмеялась.

— Ну как? — поднимаясь, с надеждой спросил Стороженко.

— Хорошо, Пьер, хорошо. Прекрасная реприза. Я думаю, теперь вас возьмут.

Тереза смеялась, но глаза у неё были печальны. Стороженко заметил это.

— Что с вами Тереза?

— Ничего, — спокойно ответила она.

— Что с вами, скажите? — Стороженко подошел к ней почти вплотную и положил её руки себе на плечи. — Вы же знаете, меня нельзя обмануть…

Она смотрела на него своими большими бездонными глазами и молчала. — Что случилось?

И тут она опустила голову и прижалась щекой к его груди.

— Я… я боюсь, Пьер…