Александр Торопцев - Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Васька на это ноль внимания, фунт презрения. Славка застыл в дверях, как статуя, боясь пошевельнуться, боясь услышать спиной визгливое: «рыбка плывет, назад не отдает!»

— Ну, что молчишь-то? Выйди сюда, — буркнул он.

— А мне и здесь хорошо.

— Выйди, сказал.

Васька не вышел, но отложил рубанок и шагнул к двери.

— Не отдашь, по шее получишь.

— Ну и что такого?

Это было уже слишком! Славка аж моргнул от удивления.

— Ща врежу, точно, — сказал он, и, увидев, что Васька опять на это ноль внимания, сунул кулак (да не кулак, а вяло сложенную ладонь) в приоткрытую дверь. — На тебе, чтоб знал.

Васька вновь промолчал, и только ветер хмыкнул дверью, да ударила крылом ворона прямо над головой.

Славка развернулся, вышел на солнце и потопал по своим же следам к Кольке.

— Сейчас все растает. Видишь, как солнце печет, — сказал тот и заинтересованно спросил. — Отдал? А врезал?

— Угу, — сказал Славка. — Пойду домой. Снег в ботинки попал. Противно.

Он пришел домой, снял ботинки, поставил их на батарею, сменил носки и сел на диван. Долго сидел. Может быть даже вздремнул — чего никогда раньше за собой не замечал.

Но вдруг очнулся — сидеть надоело, подошел к окну и не узнал свой поселок: размокло все, разжижело, грязь да грязь кругом. Кто-то ударил дверью сарая, звякнул замком. Славка испугался, отошел к дивану: вдруг это Васька со своей чиненной клюшкой.

— Этот снег дурацкий, — вздохнул он и сел на диван.

Через несколько дней от первого снега не осталось и следов. Опять сухая, колючая, ветристая осень загуляла по поселку, развесив по холодному небу свое серое тряпье. Противная была та осень! Дома сидеть надоело. В школу ходить не хотелось: трудно было скрывать от одноклассников, что они с Васькой в ссоре. И гулять не тянуло.

Бабка Васена опять взяла метлу и зло шмыгала ей по утрам еще целых две недели!

Потом пришла зима. Настоящая, морозная, со скрипом!

И в первом хоккейном матче Васька и Славка, игравшие в одной команде, забросили по шайбе и напрочь забыли про первый снег, который выпал как раз на Покров день.

Жилпоселовский люд готовился к пасхе. Женщины пекли куличи, красили яички. Мужчины метались между погребами и магазинами, истязая себя «репетициями». Дети мечтали о крепких яичках, которые никто бы не смог разбить. Праздник объявился неожиданно: вчера его не было, и вот на тебе — Пасха!

— Христос воскрес! Воистину воскрес! — только и слышно кругом.

Славка и Сашка сидели на кухне печальные: яички у них московские, магазинные — слабые, не то что у Игоря: его бабушка специально чем-то откармливает куриц под Пасху, чтобы скорлупа была крепче.

Славка ушел в комнату, уставился в стопку книг на столе, читая без интереса: «Алгебра, история, физика…» И вдруг.

— Физика! — крикнул и выбежал на кухню.

Там ели Сашкины родители.

— Сейчас все будет отлично! — возвестил Славка. — Я еще вчера хотел да забыл.

— Чего хотел? Зачем керосинку зажигаешь? — навострил ушки Сашка.

— Физика, понимаешь! Это не какая-то бабушка, это — наука!

Славка поставил на керосинку кастрюлю с водой, убежал в комнату. Сашка — за ним:

— Ты чего хочешь? Скажи! Я никому — могила.

— Мы скорлупу закалим, понял? Она станет крепче камня.

— Как закалим? — Сашка ничего еще не знал о закалке яиц.

— Очень просто! Сначала в кипяток, потом в холод. Раз двадцать, чтобы прочнее было.

— Ух ты!

Дядя Леша, Сашкин папа, узнав об эксперименте юных физиков, от смеха чуть не опрокинул стопку с водкой:

— Ученый мне нашелся. Яйца вздумал калить!

— Это не я, — спокойно отреагировал на дяделешин пессимизм жилпоселовский естествоиспытатель. — Так в книге написано.

Что писалось в книгах о закалке яиц дядя Леша не знал, но Славкина уверенность насторожила его. Он выпил водку, молча закусил.

— Закипает! — улыбнулся Славка, а дядя Леша, отложив вилку, блаженно закурил «беломорину».

— Вот, Сашка, учись. Выучишься, будешь яйца на керосинках калить, — сказал он, но теперь в его голосе было больше неуверенности, чем спеси.

— Кипит! — важничал Славка. — Теперь наливаем в ведро холодной воды, берем половник и…

Грозно булькала вода в кастрюле, удивленно корчился Сашкин нос, покрылся потом одержимый физик. С неистовостью настоящего ученого — экспериментатора Славка переносил в обыкновенном половнике из обыкновенной, даже не эмалированной кастрюли московские яйца в ведро с холодной водой и через несколько секунд закладывал их обратно в кипяток. Он дерзал. Мысль работала четко.