Вильям Козлов - На старой мельнице

Впереди треснул сучок. Митька остановился. Тревожно забухало сердце, коленки сами собой стали тихонько подрагивать. Он ухватился за шершавый берёзовый ствол, прильнул к нему щекой.

Меж деревьев колыхалась, приближаясь, чья-то огромная фигура. «У-уух-ха-ха!» – протяжно и зло расхохотался кто-то.

– Леший! – прошептал Митька и, царапая ладони о жёсткую кору, медленно сполз на землю.

– Сгинь, нечистая сила, сгинь! Тьфу! Тьфу! – забормотал он, часто-часто тыча себя тремя пальцами в вспотевший лоб, плечи, живот, куда попало.

Фигура неумолимо надвигалась на Митьку. Не доходя нескольких шагов, остановилась. Чиркнула спичка, и Митька в красноватом отблеске увидел рыжие усы и густые брови Стёпкиного отца, председателя сельсовета.

– Дядя Гриша! – сказал Митька.

– Ты чего это к берёзе, словно гриб-подберёзовик, прилепился? – удивлённо спросил дядя Гриша.

Митька сначала увидел большущие, выше колен, охотничьи сапоги, фуфайку, перепоясанную патронташем, широченные плечи, из-за которых торчал ружейный ствол, и, наконец, усатое лицо, тускло освещённое цигаркой.

Харитонов, настоящий великан, почти двухметрового роста, нагнулся и легко одной рукой поставил Митьку на ноги.

– Испугался? – усмехнулся он. – Небось думал, медведь-воевода бредёт по лесу?

Митьке хотелось сказать правду, но, как только увидел рыжие усы председателя сельсовета, страх будто рукой сняло.

– Медведи не бродят, – сказал Митька. – Медведи спят.

– Думал, – волк? – допытывался дядя Гриша.

– Корова, думал, это.

Харитонов рассмеялся. А Митьке снова стало не по себе: вспомнил, что до дому ещё далеко.

– Орёт кто-то дурным голосом. И кто это?

– Филин ухает… Птица такая, – сказал Харитонов.

Председатель сверху смотрел на худенького большеголового мальчишку с взъерошенными тёмными волосами. Харитонову вдруг захотелось получше разглядеть Митьку. Он вытащил коробок, чиркнул спичкой. В больших Митькиных глазах заплясал отблеск. Длинные ресницы дрогнули. На щеке широкая белая полоса. Это берёза оставила свой след. Нос малость курносый, лоб крутой, упрямый. Если бы не глаза, – вылитый отец. У отца-то глаза были светлые, как родниковая вода, а у сына карие, материнские… Эх, Костя, Костя, друг! И как это тебя угораздило?

Огонь подобрался к пальцам Харитонова.

– Обожжёт, – сказал Митька и дунул на спичку. Помолчав, он спросил:

– Чего это вы на меня так смотрите?

– Хочешь, застрелим филина, чтобы не орал, нахал, по ночам? – сказал Харитонов, снимая ружьё.

Митька задрал голову и посмотрел на небо: ничего не видно. Глухо шевелятся, поскрипывают вверху невидимые ветви.

– Где его тут найдешь, – сказал он. – Такая темень.

Харитонов возражать не стал. Закинул ружьё за спину, прислонился плечом к берёзовому стволу.

– Как живёте-то? – спросил он.

Митька пощупал охотничью сумку: тяжёлая.

– Тетёрка?

– Рябчики… Чего мать не заходит?

– Дядя Гриша, я тетёрку на сосне видел, – соврал Митька. – Здоро-о-вая, как петух!

– Сам ты петух, – улыбнулся Харитонов. – Ты, парень, отвечай: тяжело мамке?

– Не, – сказал Митька. – Справляется. Она сильная.

– Плачет?

– Плачет, – вздохнул Митька. – Ночью.

– Нехорошо, – сказал дядя Гриша. – А в школе как?

Митька задрал голову, посмотрел на небо: чёрное и лохматое, как овчина. Ногам стало прохладно. Это с речки пошёл туман. Пока Митька доберётся до дому, туман до по­ловины укутает придорожные кусты. Трава и папоротник станут холодными, мокрыми. Заденешь – на ноги брызнет вечерняя роса.

– Я пошёл, – сказал Митька, не двигаясь с места.

– Двойку огрёб?

Митька нахмурился: чего пристал? Ну огрёб – и что? Стёпка тоже нет-нет да двойку схватит. Пусть Стёпку ругает, а не его, Митьку. Митьку и так есть кому ругать.

– Дневник показать? – с вызовом спросил он.

– Не ершись, – сказал Харитонов, – Мне, брат, положено знать… Такая уж должность моя.

– Не скажу, – упрямо мотнул головой Митька.

– У Стёпки спрошу…

«Как же, так Стёпка и скажет!» – усмехнулся про себя Митька.

– Видишь, какое дело, Дмитрий, – сказал дядя Гриша, – собственно говоря, не так важно, получил ты двойку или нет. Тебе ведь исправлять, а не мне. Я просто хотел проверить, настоящий ты мужчина или нет… Думал, сразу ответишь, а ты стал вилять. Не годится, брат.

Харитонов говорил серьёзно, и Митьке стало стыдно. Действительно, чего он испугался?

– Было дело, – сознался он. – Две штуки огрёб… Одну по дисциплине.