Вильям Козлов: На старой мельнице

– В лесу, родимый, лешие бродят...

Митька вспомнил стихотворение, которое в школе учили наизусть:

«… Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит…»

Дальше ещё что-то про Кощея было, но Митька забыл.

– А кто главнее: леший или водяной? – Голос у Митьки дрогнул.

– Слышал, как ночью в лесу кричит? – спросил дед.

– Слышал… Кто это?

– Леший горло прочищает, – сказал Андрон. – У него голова медвежья, а когти ястребиные… Чудище!

– Оно… чудище, на дереве сидит? Как ястреб? Да?

– Леший-то? Он лесной хозяин. Где вздумает, там и сидит…

– А… а людей он не трогает?

Дед взял двумя пальцами с жёлтыми ногтями за кончик Митькиного пионерского галстука и подёргал.

– Крест нательный носишь?

Митька покачал головой.

– Я, деда, некрещёный… Мамка хотела раз окрестить, да папка не дал.

– Не заступится за тебя, некрещёного, бог… Кто без крестов, тот не христов.

Митька посмотрел на небо. Оно почернело, и лишь там, где в гуще обломков зарылась луна, колыхалось большое неровное жёлто-серое пятно. Вершины деревьев смутно вырисовывались за околицей. Как быстро темнеть стало!.. Не то что летом. Бывало, спать ложишься, а за окном всё ещё светло.

– В нашем лесу сроду лешие не водились, – сказал Митька. – Выдумываешь ты всё, дед. А ты сам-то видел лешего?

– А то нет? Голова волчья, а..,

– Ты говорил, голова медвежья, – перебил Митька.

– Может, медвежья.

Митька в смятении топтался у крыльца. Он уже и не рад был, что заговорил с дедом. Теперь иди через рощу и думай: есть там леший или нет. А вдруг есть?

– На делянку выйдешь – перекрестись… Ни один леший до тебя когтем не дотронется, – сказал Андрон. – Креститься-то умеешь?

– Умею, – сказал Митька, – мама научила.

Дед достал из-за пазухи начатую бутылку, отхлебнул из горлышка и ткнул бутылкой в небо:

– Поп в колокол, а я за ковш…

Сторож спрятал бутылку и надолго замолчал. Сначала у него один глаз закрылся, потом другой. Скоро послышалось тоненькое посвистывание. Заснул дед. На посту заснул.

Митьке хотелось спросить Андрона, как ухитряются русалки забираться на ветви деревьев. Ведь хвосты-то у них тоже рыбьи, как у водяных? Кем, интересно, водяные русалкам доводятся? Не иначе как родственники… Он потоптался возле деда, потряс его за плечо. Дед даже не пошевелился. Фуражка сползла на ухо.

– Карау-ул! Магазин укра-али! – крикнул Митька. Сторож вскочил, сунул в бороду свисток. Увидев убегающего Митьку, погрозил кулаком:

– Чтоб тебе, озорник, пусто было!

Магазин с дедом Андроном остался позади. Митька вприпрыжку бежал по дороге, стараясь не думать о леших и водяных. Чем ближе к берёзовой роще, тем больше замедлялся его бег. Низкие сероватые облака тяжело переваливались через вершины деревьев. На небе ни одного просвета, ни звёздочки. Даже лунный след и тот куда-то пропал. Там, где от проезжей дороги прытко скачет в сторону узкая тропинка, Митька остановился. Отсюда до просеки два раза по четыреста Митькиных шагов. А до Калинки ещё столько. Можно и по просёлочной дороге в обход рощи выйти к дому, но это далеко. Нужно протопать полтора лишних километра и выйдешь как раз к самой мельнице. А проходить мимо мельницы вечером Митьке не хочется.

Позади жёлто светятся окошками поселковые дома, маячит на фоне тёмного неба деревянная пожарная вышка, а впереди призрачно белеют берёзовые стволы и шелестит кустарник. Митька в последний раз оглядывается на посёлок и со вздохом углубляется в чащу. «Сто один, сто два, сто три…» – вслух считает свои шаги Митька. Деревья, толстые и тонкие, окружили его со всех сторон.

Небо над головой совсем пропало. Одни ветви и листья. Ветви раскачиваются, поскрипывают. Нет-нет сверху послышится писк, какая-то птица захлопает крыльями – и снова тихо.

«Тр-р-к! Тр-рк!» – трещит что-то впереди. Митька прижимает свой тощий портфель к груди и замирает, тараща в темноту расширенные от страха глаза: кто это? И снова: «Тр-р-к!» Трещит на толстой горбатой берёзе. Она коромыслом перекинулась через тропинку. Митька делает вперёд два маленьких шага и облегчённо распрямляет плечи: это на стволе трещит свернувшаяся в трубку кора. Митька отдирает ее, не пугай!

Вот и просека. Она как раз на полпути. Ещё пятьсот шагов, и он выйдет на берег Калинки. А там – проскочишь мостик и – дома! Мама, наверное, самовар поставила на стол. Стоит он, блестя медным пузом, и в потолок пары пускает…