Федор Каманин - Хрустальная ваза

И работа стала казаться ей не такой уж трудной, как вначале, она даже с девочками знакомиться начала.

— Ты откуда? — спрашивают ее девочки.

— Из Понизовки, — отвечает им Настя.

— Работать будешь теперь все время?

— Да, а то как же?

И Настя девочкам всем понравилась.

Не заметила Настя, как прошло четыре часа — время работы для подростков. Над ванной ударил звонок, мастера сошли с верстаков, перерыв сделать, чаю попить. Сошел и Машина и прямо к Насте.

— Ну как? — спрашивает.

— Хорошо, дяденька! — отвечает Настя.

— Уморилась здорово?

— Вот ни капельки!

Машина, довольный, ухмыляется и начинает вместе с другими мастерами пить чай.

К Насте подошла новая девочка, посмотрела на нее и сказала:

— Ну, давай вилку мне.

— А я как же? — испугалась Настя.

— А ты домой пойдешь, — говорит девочка, беря у нее вилку.

Настя кинулась к Машине.

— Дядя Прокоп, девочка… вон та, вилку у меня отняла. Говорит: «Домой иди».

— Ну и что ж? И шагай, — спокойно отвечает ей Машина.

— А как же работать?

— Работать на сегодня хватит тебе, ты свои часы отработала. Таким-то, как ты, только четыре часа работать полагается.

У Насти и гора с плеч. Значит, смена ее прошла, вот что! А она-то думала…

— Иди-ка ты домой, скоро и я приду, обедать будем, — говорит Машина, подходя снова к верстаку. — Иди, девонька, иди, отдыхай там.

И Настя пошла домой.

«Отдыхай»… А что ж мне отдыхать, когда я и неуморилася?» — думает она, шагая к дому Прокопа Машины.

А дома Настю ждала и никак дождаться не могла Люба.

— Ну что? — кричит Люба еще издали. — Работала?

— Да.

— Хорошо? Быстро освоилась?

— А чего ж там? — говорит Настя. — Я сразу все поняла, как только мне Катя показала. Вазы легкие-легкие, одной рукой носила я их. И хитрости тут никакой нет.

— Вот и хорошо, вот и хорошо! — радуется Люба за Настю.

Никогда Настя не подумала бы, что над маленькой рюмочкой, над тонким стаканом чайным — не говоря уж о вазах, кувшинах — столько работы, столько труда! А теперь вот знает. Месяц какой-нибудь работает она на фабрике, а уж каждый цех, уголок почти каждый на всем заводе стал знаком ей. В каждом цехе у нее подруги завелись, всех девочек она узнала, и все ее знают. Как только кончится ее смена, четыре часа, так она и идет навестить подруг. Первым долгом в шлифовальный цех, к Любе и Розе. Люба не каждый день работает, у ней еще главное — учеба в ФЗУ, а Роза Рябинина — она года на два старше Насти — работает ежедневно. Роза кончила школу ФЗУ, она мастером теперь считается.

Шлифовальный цех не то что гутенский. В гутенском больше мужчины: мальчишки, девочки только на относке. В шлифовальном же почти одни женщины да девочки, мастеров-мужчин совсем мало.

В гутенском цеху — жара и духота, пыль и копоть. А в шлифовальном, наоборот, иной раз чересчур даже прохладно. В гутенском цеху разговор и шутки, а то и песни иной раз, разноцветный, расплавленный хрусталь мелькает в воздухе там и тут, точно бабочки весной на лугу в ясную погоду. В шлифовальном же горы готовых кувшинов, ваз, вагонетки чайных стаканов, рюмок, цветников, корзин, колпаков для ламп электрических. Разговоров и шуток тут не услышишь, все сосредоточены, зато визгу и стону хоть отбавляй.

Визжат и стонут корундовые и карборундовые колеса и круги, шлифуя и полируя посуду, впиваясь в хрусталь, прорезая в нем сверкающие грани. Одно колесо стонет, другое визжит и хохочет точно сумасшедшее, третье поет тоненько, как комар над ухом, четвертое гудит, как пчела в улье. И над каждым колесом и кругом трубка водопроводная, из трубок капает вода, словно слезы, капля за каплей, чтоб колеса, круги и хрусталь охлаждались, чтоб посуда не лопалась. И у каждого колеса и круга, склонившись, мастера алмазной грани и шлифовщики сидят и строго вычерченные грани наносят на изделия, придают им красоту и блеск.

В чанах с водою и песком вертятся деревянные круги, около них хлопочут женщины и девушки, обтачивают дно у стаканов. В отопочной машине синий огонь лижет края стаканов, стаканы ходят по кругу, точно хоровод водят, это заправка края идет.

Цех шлифовальный не меньше гутенского цеха. Работает тут человек пятьсот, и никто никому не мешает. Много рук пройдет стакан или кувшин, пока в упаковочную попадет, где его бережно в солому или в стружку закутают и в ящик уложат.