Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Пошли. Камни там, под галереей. Осколками понабивало.

И мы пошли. Нет, мы побежали. И нам пришлось немало побегать от картинной галереи к обрыву, пока мы не сложили на самом краю три кучки камней. А немцы все не обращали на нас никакого внимания. Среди камней попадались и осколки. У них были острые, зазубренные края.

Ленька выбрал осколок потяжелее, подбросил его, как бы взвешивая на ладони, и передал Соловью. Затем мы с братом тоже выбрали себе по увесистому камню. Отошли все трое от обрыва, размахнулись разом и с подскоком швырнули вниз.

И сразу же оборвалась чужая гортанная речь, захлебнулась гармоника. Немцы втянули головы в плечи, сгорбились да так и остались сидеть на своих местах, словно их пригвоздили к земле наши камни. Остался сидеть и Сарган.

И лишь одиночки короткими перебежками начали отступать под прикрытие казармы. Рыжий немец тоже подхватился. Но ни один из них не поднял руку, не махнул угрожающе кулаком. И только наш часовой-краснофлотец в полосатой будке на углу что-то кричал нам, вскидывая винтовку, целился и даже затвором щелкал. Но разве будет он стрелять в своих? В своих, понимаете? Конечно, нет. Мы это твердо знали и бросали до тех пор, пока не израсходовали все до единого камешка.

Смеркалось, когда Ленька пошарил последний раз в траве, ничего не нашел и устало произнес:

— Все. На сегодня хватит.

Домой мы возвратились затемно.

Во дворе, прощаясь, Вовка спросил:

— Завтра пойдем?

— Пойдем, — ответил Ленька, — обязательно пойдем, Солова.

Ночью я долго не мог уснуть. Больно ныла правая рука — отмахал с непривычки. В ушах не умолкало пиликанье губной гармоники. А потом все заслонили причудливые фуражки с длинными козырьками, серые согбенные спины, и я заснул.

Мы еще несколько раз приходили к обрыву за картинной галереей.

Немцы нас ждали. Они знали, что мы придем. Правда, теперь их все меньше и меньше собиралось под вечер во дворе, большинство отсиживалось в казарме. Ну, а те, кого мы врасплох все-таки заставали во дворе, как по команде, втягивали головы в плечи, горбились, съеживались, когда мы вырастали вдруг на краю обрыва.

Наши сердца не знали жалости. Не пожалел же Дору Цинклер тот рыжий, что в казарме прячется. Сейчас прячется, а тогда был храбрый, сердитый. Вот и получайте теперь, гады!

Полянка перед галереей была пустынная, заброшенная, никто сюда не ходил. А часовых в полосатой будке мы нисколько не боялись, хотя они по-прежнему каждый раз страшно кричали на нас и угрожающе щелкали затворами своих винтовок.

И вот однажды, в самый разгар обстрела, кто-то вдруг неожиданно громко кашлянул за нашими спинами. Мы вздрогнули и обернулись.

В трех шагах от нас стоял матрос в бескозырке.

В руках у Леньки и у меня осталось еще по камню — мы не успели бросить. Ленька посмотрел, спокойненько так, на матроса, развернулся и, прицелившись, швырнул камень. Потом он снова повернулся лицом к матросу и все так же спокойненько отряхнул руки ладошка о ладошку.

А вот я испугался, сдрейфил. «Сейчас уши надерет и подзатыльников натолкает», — подумал я и, незаметно отбросив свой камень, попятился за Ленькину спину.

Матросу было лет двадцать, не больше. Он был среднего роста и не такой уж грозный, как это мне сразу показалось. Из-под бескозырки у него выбилась светлая прядь волос. Левый рукав бушлата заправлен в карман — безрукий был этот матрос.

— Мда-а… — протянул матрос, шагнув к нам. — Что ж это вы делаете, хлопцы?

Нам некуда было пятиться: мы ведь стояли на самом краю обрыва. И Ленька смело ответил за всех:

— Фашистов бьем.

— Та-ак, — снова протянул матрос. — Бьете, значит? Ничего не скажешь — орлы.

Матрос говорил спокойно, с какой-то умиротворяющей расстановочкой, и я начал понемногу выдвигаться из-за Ленькиной спины.

— Ведь это же пленные, — продолжал матрос. — А пленных, как известно, того… не бьют.

— Нет, бьют. Они били. — Ленька указал рукой вниз. — Яшу Гордиенко [1] Яша Гордиенко — герой Одесского подполья. Замучен фашистами в 1942 году. , когда схватили, замучили. Да? А матросов связанных прикладами били? Били. И чтобы они не могли петь «Варяга», когда их вели на расстрел, фашисты им замки из проволоки сквозь губы продели. Мы видели. И еще было… Вот…

Ленька остановился, перевел дыхание.