Гюнтер Герлих - Девочка и мальчик

— Не сойду с дорожки.

— Они охотно греются на солнышке и теплом песке.

— Наш топот наверняка за сто метров слышно.

— Н-да, ты хочешь все делать по-своему.

— Грустно было бы, если б я того не хотела! Или нет?

— А разум?

— Поступать только как разум велит — так и жить скучно, говорит моя мама.

— Ну, если твоя мама! Представляю себе.

— Она тебе не нравится?

— Наоборот, уж она-то, надо думать, иной раз бог знает что выкинуть может.

Франк идет впереди. Катрин оглядывается, с удивлением замечает, какой порядочный конец они отмахали. Городок Альтефер остался где-то далеко-далеко.

— Мы что, весь остров обойдем?

— Осталось еще немного, — обещает Франк, — я знаю эти места.

И он не обманул ее. Вот уже маленькая бухта, вымытая водой, и крошечный пляжик, и промоина, заросшая короткой сухой травой.

Катрин прыгает в траву.

— Ой, тепло как. Ни ветерка!

— Почувствуешь, если переменится на западный, — объясняет Франк, он рад, что Катрин здесь понравилось. Он быстро стелет одеяло, ставит «продовольственную» корзину в тень.

Отсюда остров Хиддензе виден еще лучше.

Катрин потягивается, кружится, ей хочется кричать от радости. Она с размаху валится в траву. А здесь ей даже жарко. Она стаскивает с себя свитер и остается в белой кофточке без рукавов.

Франк зарывает бутылки с сельтерской в воду, где мелко.

— Хочешь пить?

— Нет еще.

Катрин растянулась в траве, сухие стебли щекочут ей шею.

— Ложись на одеяло, — говорит Франк.

— В траве так хорошо.

— Хочешь искупаться?

— Пожалуй. Окунуться бы.

Катрин стягивает джинсы, бросает их в траву. Ложится на спину и закрывает глаза.

Нос ей щекочет какая-то травинка. Лицо Франка склонилось над ней, такое большое и так близко.

Она обнимает его за шею, ощущает тепло его лица. Как долго можно так лежать, ни о чем не думая?

Франк высвобождается из ее объятий, встает и каким-то чужим голосом говорит:

— Холодная вода сейчас нам очень полезна.

Катрин поднимает на него глаза. Он раздевается. Его тело против солнца вырисовывается на небе черным силуэтом.

Франк бежит и быстро погружается в воду. Холод ему словно нипочем, а может, он так хорошо владеет собой.

Катрин же, входя в воду, замирает от режущего холода. Но она не сдается.

Отстать от Франка? Об этом и речи быть не может. Она делает над собой усилие и выдерживает минутку-другую в воде.

А Франк тем временем отплыл далеко.

— Эй, Франк! Возвращайся, — зовет она.

Он машет ей и послушно поворачивает назад.

Жара в бухточке теперь даже приятна. Их тела усыпаны капельками воды. Они отряхиваются, как мокрые псы.

— Я точно заново родилась, — восклицает Катрин и прыгает на одеяло. Франк опускается рядом с ней на колени, пристально смотрит ей в глаза.

Его лицо кажется ей очень тонким, тем более что влажные волосы прилипли к голове.

Он целует ее холодными губами, сцеловывает ей капли воды с носа.

— Слушай, накройся. А то еще простудишься, — говорит он и набрасывает на нее купальный халат.

Все, все вышло так, как Катрин часто видела в своих мечтах.

День промелькнул точно облачко на небе. Катрин и Франк еще раза два-три входили в воду и привыкли к холоду.

Их обнаженная кожа ощущает ветер, но они прыгают, перебрасываются мячом, а потом едят с аппетитом бутерброды, которые им приготовила бабушка, и пьют холодную сельтерскую.

И все это время они неумолчно болтают о том о сем, целуются и мечтают, а вечером бодро шагают назад к парому.

Народ на пароме не раздражает Катрин, ей хочется быть со всеми приветливой, всем улыбаться.

В доме у бабушки и дедушки их ждет обильный ужин.

— Ну, что, девочка, — спрашивает ее старый господин Лессов, — понравился тебе наш город?

— Да, мне все у вас понравилось, — убежденно отвечает Катрин.

— Так приезжай еще, — приглашает бабушка.

Поужинав, Катрин и Франк отправляются на вокзал, это недалеко, если идти между прудами.

Поезд переполнен, надежды получить сидячее место — никакой.

Франк и Катрин остаются в коридоре, усаживаются на свои сумки, сидят, тесно прижавшись друг к другу.

Сколько бы людей ни протискивалось мимо них, им это не мешает. У них такое чувство, будто во всем переполненном поезде они одни.

Бодо Лемке ждал, пока семья Шуманов не вошла в зал, и только в эту минуту подал знак своему ансамблю.

Мелодия старой здравицы звучит в современном ритме.

— Долгие годы нашим героям, долгие годы, ура, ура, ура!