Пилар Матеос - Герусо хочет стать человеком

— Добро пожаловать, кто там есть!

Никетта вошла первой.

Сеньора в красном шарфе сидела на полу на цветных подушечках, разрисованных вручную. На шее у нее в этот раз был полу-завязанный бант, да еще и изрядно помятый. Она была одета в клетчатый халат, такой же огромный, как она сама, а карманы топорщились от разных разностей, лежавших в них.

— Проходите, не стесняйтесь!

Едва Герусо увидел, как она улыбается, он тотчас понял, что эта женщина не могла украсть коробку с заказом. Это было ясно как дважды два четыре. Человек с такой доброй улыбкой не способен даже бутылку кефира украсть, не то что коробку. Сеньора Консуэло была права, когда утверждала: «Из парнишки выйдет отличный детектив».

И все потому, что Герусо понимал сказанное с полуслова, а самое главное, он умел признавать свои ошибки.

Несколько минут дети стояли разинув рот: они были восхищены и ослеплены тем, что увидели. В комнате стояло множество больших клеток, и в них порхали самые разнообразные птички; стены сплошь были увешаны необычными картинами с замечательно нарисованными зверями — тиграми и собаками, оленями и львами, а от окошек на крышу дома тянулись пышные растения — получался настоящий сад между трубой и громоотводом.

Многих птиц Герусо хорошо знал — попугая, горного жаворонка, малиновку, но были здесь и другие, с симпатичными хвостиками и причудливыми клювами, таких он никогда не видел.

— Я привезла их из сельвы, тропических лесов Амазонки, — пояснила сеньора.

— Ой, как бы мне хотелось побывать в сельве Амазонки! — сказала Никетта, и лицо ее стало грустным, как будто она заранее знала, что никогда туда не попадет.

Сеньора покачала головой и посмотрела на Никетту укоризненно, точь-в-точь как учитель, когда видит, что ты путаешь перпендикуляр с биссектрисой.

— Никогда не говори: «Мне хотелось бы сделать то-то или то-то». Нужно говорить так: «Я обязательно сделаю то-то или то-то». (Глаза сеньоры были большие и серые, в них сияло отражение далеких морей.) А еще лучше: «Я непременно должна это сделать».

В ее словах был смысл. Никетта его прекрасно поняла и сказала себе, что в будущем так и станет поступать.

Сеньора, которая и на сеньору-то не была похожа, терпеливо рылась в карманах. Она извлекла оттуда моток шерсти, пахнущий кошкой, три кисточки для рисования, четыре открытки, два пустых пузырька, зеленоватый камушек, несколько прищепок для белья и, наконец, вытащила слегка подтаявшие шоколадки.

— Сегодня мне больше нечем вас угостить. Я уже несколько дней не могу выйти из дому.

Дети посмотрели на нее с жалостью, ведь так скучно сидеть дома взаперти, в то время как другие гоняют на улице в футбол или просто разглядывают прохожих.

— Со мной тоже такое было, — сказал Марио, осторожно отогнув краешек серебряной фольги. — Я целый месяц лежал в постели, когда болел корью. — Он облизал указательный палец, испачканный шоколадом. — Ты, наверно, болеешь?

Но сеньора в красном шарфе заверила, что вовсе не больна, она вообще ни разу в жизни не болела. Глядя на нее, можно было в такое поверить. У нее было круглое загорелое лицо, и она то и дело заразительно смеялась без всякой причины. Каждый раз, когда сеньора заливалась смехом, птицы начинали щебетать еще громче, потому что ее смех был им знаком.

— Вы думаете, чего я смеюсь? Это все из-за яичек канарейки, — объяснила сеньора. — У меня здесь для них инкубатор. — Она приоткрыла вырез платья, и дети увидели четыре крохотных яичка, гревшихся у нее на груди. — Понять не могу, что произошло с их мамашей. Похоже, на нее плохо подействовал переезд в новый дом. Вот уже несколько дней, как она покинула гнездо.

Ребята посмотрели на канарейку. Та сидела, печально нахохлившись, в углу клетки.

— Со мной произошло то же самое, когда меня перевели в другую школу, — сказал Марио, вступаясь за птичку.

— Они очень чувствительны, когда высиживают птенцов, — заметил Герусо. — Я как-то наткнулся на перепелиное гнездо, мать его покинула. Там ничего нельзя трогать.

Сеньора, совсем не похожая на мать, утвердительно кивнула; она двигалась очень осторожно, чтобы не повредить скорлупу.

— А когда они родятся? — спросили дети.

— В любой момент. Может, сегодня вечером… а может, завтра. Они вот-вот вылезут наружу.

— Как бы мне хотелось посмотреть! — вздохнула Никетта и тотчас поправила сама себя: — Я обязательно посмотрю, как они вылупятся!