Самуил Полетаев - Лёнька едет в Джаркуль

— Сейчас пойдет дорога веселая, — сказал он. — Камешков бог набросал всех размеров. Пятнадцать километров вниз ползти будем, до самой Вирсайской долины.

Дорога действительно пошла интересная. Камни, желтые, кроваво-ржавые, черные, ядовито-зеленые, напоминали всевозможных животных, от овец до ископаемых ящеров.

Николай, все больше веселея, смотрел направо и налево. Все эти валуны, мимо которых он бессчетное количество раз проезжал и давно уже не замечал их причудливых форм, теперь снова занимали его оттого, что сын был рядом и все это ему, наверно, в новинку. Но Гришка был занят другим — он следил за руками и ногами отца. Николай перехватил его взгляд. Вон ведь чем интересуется! И самому тоже показалась занятней работа сцепления, тормоза и рукоятки скоростей — то, что делал всегда не задумываясь.

— Смотри крепче, авось и запомнишь!

И не догадывался Николай, что, бубня про себя, мысленно включая зажигание, прибавляя обороты, выжимая сцепление и переводя рукоятку скоростей, Гришка снова переживал всю эту историю с чеченцами, но на этот раз не дрейфил, а, подпустив их близко, включал мотор и на бешеной скорости угонял машину в горы — скачите, догоняйте меня на своих конях!

В самый раз бы сейчас поговорить с ним о школьных делах, подумал Николай, но слова приходили в голову вялые и скучные: «Ты что же это, мать в гроб хочешь вогнать?» Или: «Школу спалить захотел?» Гришка только усмехнется — «спалить!» — и с завидной выдержкой будет ждать конца бессмысленного разговора, жалея даже отца, — сам-то он как-никак уже привык. Николай скосил на сына глаза. Нет, не стоит сбивать его интерес к шоферской работе.

— А ну-ка, покажи, как со второй перевести на третью? — спросил он Гришку и сам стал объяснять.

Впереди раскинулась широкая, в холмах и впадинах, долина. На ней паслись овцы, кони, верблюды. Вдали показались всадники. Они быстро неслись навстречу, Николай высунул руку из кабины и помахал им, указывая вперед, туда, где виднелся курган, и всадники повернули коней.

— Целую орду подцепил, — сказал Николай.

— Кто это?

— Да Баукен. Сейчас всех угощать будет.

Николай выключил мотор и вышел из машины. Чабаны сошли с коней, обступили его, здоровались по-русски и по-казахски. А потом все уселись кружком, и Николай стал им что-то рассказывать. Говорил он, жестикулируя, измененным голосом, быстрым и певучим, с придыханием и неожиданными взрывами. Чабаны смотрели ему в рот и хохотали, хлопая себя по бокам, а то вдруг разом замолкали, выжидающе выкатив глаза. Никто не обращал внимания на Гришку, сидевшего в кабине. Обычно замкнутый, отец говорил сейчас не переставая. Вдруг он вскочил на ноги и сделал руками движение, словно бы вскидывая ружье:

— Бах! Бах!

Чабаны так и повалились, а один из них, молодой, широколицый, с камчой [7] Камча — нагайка, кнут. из цветных ремешков за поясом, подошел к кабине и уважительно просунул в окошко лодочкой сложенную руку.

— Бах, да? Бах-бах чечен? Ма-ла-дец! Ходи к нам, зачем сидеть?

Гришка вышел из машины и закоченел. С близких вершин, покрытых снегом, тянуло ледяным холодком. Чабаны были в ватниках и коротких полушубках, Гришка же в потертых брюках и куртке. Он спрятал руки под мышками, залязгал зубами. Все заметили это и засмеялись. Николай бросил ему ключи от автолавки. Гришка выбрал из мешка новенький полушубок, закутался, и сразу стало тепло. Он хотел закрыть автолавку, но отец помахал рукой: не надо, мол, будем торговать. Чабаны поднимались с земли, подходили к машине, хлопали Гришку по ногам и щупали снизу на нем полушубок.

— Бах-бах чечен! Маладец! — смеялись они.

Николай взобрался в кузов, стал вытаскивать из ящиков товары и бросать их вниз. Полушубки, костюмы, сапоги, шапки так и пошли по рукам, а когда кто-нибудь, решившись, откладывал в сторонку, Николай кивал сыну:

— А ну положь на счеты семнадцать с полтиной.

Наморщив лоб, Гришка осторожно сдвигал костяшки на счетах, висевших на стенке у самого потолка.

На коне подъехала женщина с изумрудными сережками в ушах. Перед ней расступились, пропуская к автолавке. Николай сказал ей что-то, все засмеялись. Сверкнув угольно-черными глазами, она ткнула его в живот. Тогда он схватил ее за руку и втащил в кузов, и она стала сама набирать товары. По-хозяйски рылась в ящиках, перебирала платки, детские костюмчики, придирчиво рассматривая вещи, и после долгих колебаний откладывала. Когда она уехала, придерживая у седла большой тюк вещей, чабаны долго смотрели ей вслед и качали головами.