Галина Карпенко - Как мы росли

Однажды под вечер Васька пришёл в село вслед за отрядом. Конники располагались на ночлег. Васька разыскал Степана Михайловича. В избе, куда он вошёл, топилась печь. Степан Михайлович и красноармейцы сидели босиком. Сапоги сушились. Кто брился, кто шил, а кто дремал, дожидаясь, когда сварится кулеш и можно будет поужинать.

— Пришёл! — сказал Степан Михайлович. — Небось по горло мокрый?

— Пришёл, — ответил Васька. — Сыро, конечно.

Васька стащил с ног сырые валяные сапоги, которые обещал ему подшить дед, да так и не подшил, поставил их на печь, а сам присел на лавку. Ноги у него гудели, а голова была тяжёлая-тяжёлая.

Степан Михайлович аккуратно, тряпочкой, смазывал винтовочный затвор, потом, навертев тряпочку на шомпол, стал прочищать ствол.

— Ну-ка, парень, держи, а я прогоню разок-другой.

Васька держал винтовку, а она у него валилась из рук. И вдруг стало двоиться в глазах.

— Ты что, бегом, что ли, бежал — варёный какой-то? — спросил Степан Михайлович.

— Я не бежал, а потихонечку шёл. И не знаю, что это со мной, — ответил Васька.

Степан Михайлович, кончив чистить оружие, закурил и стал читать.

Васька лежал на лавке врастяжку. Поспел кулеш. Стали Ваську поднимать, а он как будто и не слышит ничего. Степан Михайлович прикрыл его шинелью:

— Не трогайте, пусть спит. По-моему, у него жар. Добегался парень.

Васька горел, метался. Степан Михайлович вставал ночью, чтобы намочить тряпку холодной водой и положить её Ваське на лоб.

Глубокой ночью бандиты открыли огонь (видно, прятались они здесь же в селе, по избам).

Усталые бойцы подняли тревогу. Начался бой в темноте. Бандиты захватили бойцов врасплох. Все они здешние, знали каждый проулок — им было легче. Только выпили они для храбрости и спьяну палили без разбору. Степан Михайлович со своим отрядом выбрался к дороге.

Стало светать. А к бандитам уже спешила подмога. Наверно, у них заранее был сговор.

Увидали красноармейцы, как им наперерез несутся на конях всадники в тулупах, с топорами, вилами, а у многих в руках и берданки, и стали отступать. Не всегда на войне наступают, приходится и отступать.

Силы были неравные. Помчался отряд обратно, к другой дороге, которая ведёт к лесу. Доскакали до опушки, установили пулемёты. Кулачьё в лес и не сунулось. Обложили бандиты отряд кругом, как зверя. Всё равно, мол, долго не евши на снегу не просидят, а по лесу им не уйти: тянется лес на триста вёрст, да такая чащоба — медведь не пролезет.

Думали бандиты так, а дело обернулось по-другому. Подоспела и красноармейцам подмога. Тут уж беляки попали в кольцо. Жаркий был бой и короткий! Мало кому из врагов удалось уйти живыми.

В этом бою тяжело был ранен комиссар, и пришлось его с провожатым отправлять в тыл. С ним вместе решили отправить и Ваську, который как впал в беспамятство, так в себя и не приходил.

Комиссара с Васькой довезли на санях до железной дороги, а там на поезд, в санитарный вагон и доставили в госпиталь.

А теперь уже Васька совсем поправился. Правда, слаб ещё, но это ничего — пройдёт, и доктор его скоро выпишет.

За несколько дней перед выпиской доктор позвал Ваську к себе в кабинет и сказал:

— Садись, друг, поговорим. Во-первых, привет тебе от Степана Михайловича. — Он каждый раз передавал ему привет от комиссара, и Васька ждал, что вот-вот Степан Михайлович приедет за ним и заберёт его.

— Теперь скоро увидимся, — сказал Васька. — Он как вам пишет?

— Видишь ли ты, какое дело, — сказал доктор. — Ты теперь человек здоровый, и я буду с тобой говорить, как с человеком вполне, так сказать, в форме. — Доктор строго поглядывал на Ваську из-под очков.

Васька ждал, что он скажет ему напутствие. Всем, кого выписывали из госпиталя, доктор говорил напутствие, как не растерять здоровье. «Время сейчас серьёзное, и полученное здоровье надо беречь. Оно, понимаете, не столько ваше, сколько, так сказать, теперь общегосударственное», — так он говорил всем. Но Ваське сказал совсем другое:

— Степан Михайлович очень хороший человек. Я его уважаю, и ты… Ну, проще говоря, он ничего тебе не пишет, а тоже лежит у меня в госпитале и хочет тебя видеть.

Васька не сразу увидал Степана Михайловича: у него почему-то всё расплывалось в глазах. Он уже держал в руках его большую добрую руку и слышал его голос, но перед глазами стояла ещё какая-то мешающая видеть пелена.