Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах - том I

— Как ты можешь уйти и оставить сестренку? Зачем ты ее сюда привел?

— Она побудет с вами, и Федя, и Нюрка тоже. Их мать за санками ушла, отец больной лежит.

— А при чем здесь коза?

— Я же не мог ее одну оставить!

— Понимаю. Я буду защищать их. Они будут защищать меня. У них живая сила, у меня техника. Где моя техника? — он нащупал кобуру. — Ага, вот она! — И продолжал, передохнув немного: — Мне трудно говорить. Граждане, разойдитесь по домам. Уведите это домашнее животное. Если будут меня искать, сообщите, что я здесь, — и довольно об этом.

— Владимир Николаевич, ведь вы бы сами никого так не оставили. Зачем же вы нам это говорите?

— Обиделся! Мама тебе что скажет, если уйдешь?

— Я свою маму знаю и знаю, что она скажет.

— Не могу с тобой спорить… Имей в виду… наши там продержатся день-два — не больше.

Сережа стал разворачивать узел.

— Вы есть хотите? Или молока? Мы принесли в котелке горячей картошки.

— Есть не хочу, а молока пожалуйста. Очень пить хочется.

Сережа напоил его, подложил ему под голову принесенную подушку. Заметив беспокойный взгляд Владимира, пристроил туда же рукавицу. Потом прикрыл одеялом и строго сказал ребятам:

— Смотрите, не заморозьте. Владимир Николаевич, если станет холодно ночью, пускай все сядут рядом с вами и вот так этим большим одеялом закроются. Можно и Альбу рядом положить, она очень теплая. Вы не бойтесь, она вас не толкнет и не ушибет. Она теперь ко всему привыкла и стала очень смирная.

— Да я ее не боюсь.

— Если вам что-нибудь нужно, вы им скажите только, они все сделают.

Федя сказал, нахмурившись:

— Да уж иди ты, сделаем. Не беспокойся.

Владимир пошарил рукой на груди.

— Постой… Сережа, ты вынул у меня из кармана?..

— Здесь, здесь, в сумке, я вынул, когда перевязку вам делал.

Сережа взял фотографию, письмо и маленькую красную книжечку.

Владимир протянул руку и повелительно сказал:

— Дай сюда!

— Владимир Николаевич, может быть, спрятать партбилет? Вы же знаете, как они…

— Дай сюда, тебе говорят!

Он оперся на локоть и хотел приподняться.

— Лежите, лежите! — испуганно крикнул Сережа. — Вот, вот! Все здесь! Я вам в карман кладу.

Владимир положил руку на грудь и закрыл глаза.

Сережа поправил упавшую салфетку со снегом.

— Вам оставить это?.. Владимир Николаевич, вам сейчас очень нехорошо?

— Ведь если я скажу: «Хорошо»… Ты же мне… не поверишь. Скажем — средне. Думаю, бывает гораздо хуже. Имей в виду… шоссе минировано.

— Я знаю. Я пойду через поле на Городищи.

Сережа медлил, его лицо было совсем близко.

Владимир сморщил губы в ласковую и немного смущенную улыбку.

— Я вижу, милый друг, тебе поцеловаться хочется. Я ничего не имею против!

Когда идешь ночью в поле зимой, нужно искать дорогу ногами. Совсем темно не бывает, потому что снег. Но эта беловатая туманная муть хуже темноты. Земля и небо все такое одинаковое и неясное. Не нужно смотреть близко перед собой на дорогу, не нужно оглядываться, нужно верить ногам: пускай сами ищут твердое и идут прямо. Может быть, это поле не такое страшное, как лес у реки, в котором даже ночью не умолкают звуки боя. Но здесь так пустынно, холодно и одиноко…

Белые вихри поземки налетали сухими, острыми волнами, все огромное поле звенело колючим шелестом снега.

Ветер дул иногда с такой силой, что казалось — ничего на тебе не надето. Ветер входил прямо в грудь и выходил в спину.

Первые кустики должны быть слева. Когда они покажутся, будет пройдена четверть поля…

Сколько может быть времени сейчас?

Сережа стал считать, сколько он прошел километров.

— До линии — один. От линии до леса — два. — Сережа загнул три пальца внутри варежки: Лесом три. — Он перешел на другую руку. — Полем… — Но ведь неизвестно, сколько он прошел полем, раз не видно еще первых кустиков.

Почему-то все время кажется, что дорога правее, хочется — просто так и тянет — идти вправо. Но ведь ноги же чувствуют твердое, значит, он идет правильно.

Странно все-таки: когда идешь, кажется, что каждый шаг сделать очень трудно. А потом делаешь двадцать шагов и сто шагов, и вот уже целый километр прошел… Нужно только переставлять ноги и не думать о них.

Не думать о ногах можно. Но почему нельзя совсем не думать? Хорошо ли он сделал, что оставил Любочку? А вдруг он собьется с пути и замерзнет в поле? Или залетит сюда немецкий снаряд и убьет его?

Но ведь Любочка не одна. Там Нюрка и Федя, их мать и отец, правда, он болен. Если Сережа не вернется, Любочка завтра пойдет с ними. До Зимницкого совхоза дойдут пешком. А там Ивана Кузьмича обещали посадить на грузовик и подвезти в город. Иван Кузьмич у них работает, его там все знают.