Михаил Горбовцев - Мишкино детство

Однако устеречь их оказалось не так просто: они то и дело пробовали забраться на барские посевы. Прискакав на палке через несколько минут к «пастухам», «Алпатыч» — Митька заметил двух хрущей, спокойно ползавших чуть ли не на середине графского овса.

— Ты что ж это смотришь, собакин сын! — закричал Митька на Сашку.

И, собрав в руку хрущей, он взял Сашку за шиворот и повел его к «барину» — Мишке.

— Вот, господин сиятельство, — сказал он Мишке, показывая на Сашку, — весь овес потравил…

— Овес? Ну-ка иди сюда!

Мишка довольно сильно дернул Сашку за волосы.

— Ладно, я тебя тоже так, когда буду барином, — сказал Сашка.

— И не разговаривать, а то в подвал посажу! — грозно сказал Мишка. — Отдать ему вон ту маленькую, а вон ту толстенькую, на коротких ножках, должно быть макарьевского пригона, я оставлю за потраву себе.

Сашка не знал, что делать.

— Ну что, как остолоп, стоишь! Кланяйся, бери корову да скорей уходи! — крикнул Мишка. — А ты иди-ка еще проверь, — приказал он Митьке — «Алпатычу»: — если застанешь в хлебах, моей властью на месте пори…

На этот раз хрущи в огромном количестве были не только на овсах, но и на гречихе и на просе. Один Петька никак не мог сладить с ними.

— Это ты так пасешь? — затопал ногами Митька.

— Попробуй ты их упаси! — показал на хрущей Петька.

Митьке как-то сразу вспомнились все обиды, которые ему нынче причинил Петька: первое — утром не отломил пирога с молочной кашей, сам весь умолол; второе — утром не поверил, что его «белоголовый» на Боковку улетел; третье — охаял его соху. Он подставил ножку, свалил Петьку — «пастуха» — наземь и, придавив коленкой грудь, занес над головой палку, на которой только что скакал верхом:

— Жизни или смерти?

Петька не успел сказать ни «жизни», ни «смерти», как из-за кузницы подскочил его дед Никанорыч и так хватил черной ладонью по Митькину затылку, что тот кубарем покатился к груше-дикарке.

— Ах ты босота несчастная! — крикнул Никанорыч на Митьку. — А ты чтоб не смел мне с ними гулять, — погрозил он пальцем Петьке. — Марш отсюда к чортовой бабушке! — затопал он ногами на Мишку, Сашку и Олятку, стоявших уже возле избы бабки Дарьи.

Хныча и вытирая рубашкой окровавленный нос, Митька шел к ребятам и ругался:

— Ладно… чорт глухой… Все равно убью твоего Петьку, а тебе кузнечную дверь коровьим навозом обмажу…

Неожиданно из-за Мишкиной избы, с травой в фартуке и тяпкой на плече, вышла сердитая Митькина мать.

— Ты чего это? — неласково окликнула она Митьку.

— Чорт глухой нос разбил, — показал Митька на кузницу.

— Нос разбил?..

Мать подошла к Митьке и, ударив его по спине, крикнула:

— Вот тебе добавок!

Она хотела еще раз ударить его, но Митька скрылся во дворе Косой Дарьи.

Мишка с Сашкой нашли его в седом, прошлогоднем бурьяне. Он сидел и навзрыд плакал. Мишке стало его жалко.

— Молчи. Мы теперь не будем принимать Петьку играть, — сказал он, чтобы хоть как-нибудь утешить друга, — пусть теперь сам с собой играет.

— Меня вот Мишка тоже больно скубнул, а я не плакал, — сказал Сашка.

— А что ж, игра так игра, должна быть похожа на настоящую, — сказал Мишка.

— Я разве чего плачу… Я плачу не что Никанорыч побил, а что мать еще…

— Ну, мать… — по-взрослому рассудительно заметил Мишка, — мать тоже не зря… Это бы и моя побила и Сашкина. Без нас обойтись можно, а без Никанорыча не обойдешься: косу отбивать — к нему, серп или тяпку точить — к нему… А нас, как Семен Савушкин говорит, и кормят серп да тяпка… У меня вон Петька зимой съел золоченый орех. Я тоже обижался на мать, потом подумал-подумал — и верно мать сделала. Мы не богачи…

— Все равно не пойду домой ночевать. В поле где-нибудь буду ночевать, пусть волки съедят, — сказал Митька.

— Кому ж хуже? — все так же по-взрослому спросил Мишка. — Съедят — и всё. А на завтра я придумал уже другую игру.

— А какую?

— В разбойников.

Мишка вспоминает мужичьи рассказы про разбойника Савицкого и объясняет игру: кто-нибудь будет помещиком, кто-нибудь — бедными мужиками, а кто-нибудь — разбойниками. А вожаком разбойников будет сам Савицкий. Ночью разбойники нападают на помещичье имение, забирают деньги, всякое добро и раздают их бедным.

— Я буду Савицким, ладно? — сразу перестав всхлипывать, сказал Митька.

— Ладно, — соглашается Мишка.