Александр Кузнецов - Когда я стану великаном

— Я тебе список дам, ладно? Не запомнишь ведь!..

В то же раннее утро на опустевшем школьном дворе можно было увидеть двух мальчишек. Это были Федя Ласточкин и Коля Кристаллов.

— Я это давно знаю, — спокойно говорил Федя Ласточкин. — Только никому не говорил. Тебе — первому…

У Коли передернулось лицо.

— Этого не может быть! — сказал он в отчаянии.

— Вот. Смотри… — И Ласточкин протянул бляшку-медальон с фотографией Маши Горошкиной. — Он это на поясе носил!.. Всегда с собой!

Коля взял фотографию, долго смотрел на неё.

А Ласточкин нарочито спокойно продолжал:

— Да ты на него обижаешься, что ли? Брось! Мне лично его жалко… маленький, уродливый… Все из кожи лезет, самоутверждается… Я-то его с детства знаю — его били все! Вот он и стал тренироваться, чтоб не обижали… И отец пьяница… А он шута из себя строит… Как будто все это мало его трогает! Горошкина, конечно, не подозревает… Она просто привыкла к нему… как… к ночному горшку!

— Подлец! — прошипел Коля. — Какой же ты подонок! Я даже не мог представить себе, какой ты… — Он резко повернулся и побежал.

— Отдай фотографию! Слышишь? — крикнул Ласточкин. — Нечестно!

— Никогда! — крикнул Коля, едва скрывая свое презрение и ненависть.

Раздался звонок, и, весело что-то насвистывая, ничего не подозревавший Копейкин пошел открывать дверь.

Коля почти ворвался в квартиру, так что Петя от неожиданности даже шарахнулся в сторону.

— Я все знаю! — губы его дрожали. И он протянул бляшку. — Вот! Мне дал Ласточкин!

Петя побледнел. Опять что-то беззащитное мелькнуло в его лице, он снова стал похож на маленького беспомощного мальчика.

— Я давно догадывался! — горячо говорил Коля. — Все это выдумки твои идиотские! Вот ответь мне прямо: зачем ты затеял это? Для меня? Я не понимаю! Ради чего ты старался? Глупо! Нравиться ты ей не можешь, это ясно, ну уйди в сторону, если у тебя есть самолюбие! А ты!.. А стихи твои… Подумаешь! Без стихов можно обойтись. Надо пойти и все честно ей сказать.

— Хорошо. Давай пойдем и скажем, — тихо сказал Копейкин.

— А я при чём? — удивился Коля. — Я вообще тут ни при чём! Это твоя затея, ты и скажешь! Так будет справедливо! Да… в идиотское положение ты меня поставил!

— Хорошо… Я пойду и все скажу сам…

— Что? Что ты скажешь? — крикнул он. — Опять что-нибудь?

Петя молчал. Сейчас, вот сейчас он что-то решал для себя, очень важное. Потом сказал, как приговоренный говорит свое последнее слово:

— Я скажу… Я скажу: прости меня, Горошкина. Это я придумал всю эту дурацкую затею со стихами! Я хотел, чтобы всё-всё сбылось, что ты хочешь! Я думал как лучше, а вышло хуже… Нечестно получилось… Ну их к черту, эти стихи! И будь они прокляты! Никому они не нужны! И даю честное слово, что вообще никогда… ничего… никаких фокусов и никаких стихов!.. Хватит. Я ухожу в сторону… Забудьте про меня!.. Так? — спросил он тихо и робко.

— Так! — облегченно вздохнул Коля. — Очень складно. И честно и прямо.

— Только… — виновато сказал Петя. — Я скажу это завтра, ладно? У неё сегодня такой день… Она так ждала его…

— Ой, Петь, я совсем забыл! — воскликнул Коля. — Ты прав, давай завтра! А завтра… я уеду… А ты скажешь. До осени тыща лет! Все позабудется! Правда?

— Пошли в магазин. — Копейкин разглядывал список, который держал в руках, как будто это было самое важное в его жизни. — Значит, так: надо купить семь банок майонеза. Миндальных пирожных — двадцать штук. Сыру — семьсот граммов. И хлеба.

Ребята и не подозревали, что за балконной перегородкой замерла Горошкина, которая так и осталась стоять с веником в руках — неподвижная, потрясенная…

Вечером того же дня квартира Горошкиной наполнилась шумом, смехом, суетой. Ворвалась ватага ребят с большой гроздью цветных воздушных шаров, разрисованных рожами-масками. Визг, вопли, поздравления.

На кухне мальчишки открывали консервы, а девчонки резали салаты, красиво укладывая их на тарелки.

В комнате, прямо на полу, ребята слушали музыку, разглядывая новые пластинки.

— Отличная пластинка! — с удовольствием рассказывал Кристаллов. — Совсем не запилена. Кстати, этот Бобби Фаррелл и аранжировщик и продюсер!

В коридоре толстый добродушный Пайкин, стараясь переорать шум, смех и музыку, кричал в телефон:

— Джульетта Ашотовна! Мы без вас не садимся! Мы все вас ждем! Умоляю, не нарушайте традицию!

— Скажи, что Ленка её любимый салат сделала! — подсказывали девочки.

— Ленка ваш любимым салат сделала! Не «может быть», а обязательно! Хорошо!.. Копейкин за вами заедет!