Анастасия Перфильева - Далеко ли до Сайгатки?

Варя представила себе, что где-то сейчас в чёрной ночи ползут по небу длинные прямые пальцы прожекторов, как огромные спички, вспыхивают и гаснут в воздухе ракеты… Так рассказывал о налётах Вадим.

— «…Но враг по-прежнему рвётся к Москве. За день боёв уничтожено: двадцать немецких танков, двести пятьдесят автомашин, большой обоз с военным имуществом, пятнадцать орудий…» — продолжал читать Сергей Никанорович.

Мальчишки слушали молча. Он кончил и погасил в спальне свет. И вдруг тихим звенящим шёпотом спросил кто-то:

— Сергей Никанорович, а Москва? Не сдадут фашистам Москву?

— Москву никогда и никому не сдадут. Спи спокойно, дружок.

Сергей Никанорович вернулся, сгорбившись, сел на свою койку.

— Знаете что? — сказала Варя. — Вы поспите, а я не хочу. Я потом.

— Думаешь? — Он ласково посмотрел на неё. — Ну спасибо, устал я очень. Если что — разбуди, я недолго. Хорошо?

И прилёг на подушку.

Варя, обхватив колени руками, уселась снова на чемодан. Сначала было тихо. Но вот где-то чиркнул сверчок, хрустнула половица… И неясно, но громко кто-то произнёс в спальне:

— Ты его под правую, под правую!..

Из-за занавески, отделяющей шкафы, показалась круглая голова. Варя вздрогнула.

— Жень, это ты? Что?

— Не спишь? Давай я с Вадимкой посижу?

— Нет, ничего, тише, а то разбудим…

Голова Мамая исчезла.

Лампочка, замотанная цветной тряпкой, бросала на шкаф сразу два пятна — красное и жёлтое. Тряпка шевелилась, точно дышала, и пятна шевелились тоже. У Сергея Никаноровича было доброе, совсем не старое лицо и белая бородка смешно торчала кверху — точно платком повязался. Руки сложены на груди, крест-накрест… Одеяло в ногах у Вадима похоже на свернувшуюся кошку. Бедный, больной Вадимка, зачем же ты бегал тогда в лес искать Мамая? Да ещё искупался в ледяной луже!..

Варя перевела на него глаза и снова вздрогнула, Вадим сидел, держа снятое с головы полотенце, и внимательно смотрел на неё.

— Вадимка… — сказала Варя, вскакивая. — Что с тобой?

— Нет, я не сплю. Понимаешь, давит очень… — Он взялся рукой за грудь. — Дедушка из Овражек приехал?

— Дедушка здесь, спит.

— Передайте, пожалуйста, что я не могу… Давит очень… — Он тяжело вздохнул и повернулся к стене. — Больно, понимаешь?

Варя осторожно вынула из его горячих рук полотенце, намочила и положила на лоб.

Внизу завизжала и хлопнула дверь. Кто-то шаркая прошёл по коридору, и Валентина Ивановна мужским голосом повторила:

— Завтра, завтра, чтобы к празднику…

«Бабушка приехала, — подумала Варя. — Какой праздник? Ах да, скоро праздник… Октябрьская революция…»

Быстрые шаги простучали по лестнице у двери. Скрипнула половица, из-за занавески выглянула Ольга Васильевна.

— Ты здесь, Варюша? Ну как?

С седых волос у неё на лицо сбегали, мелкие блестящие капли стаявшего снега.

— Бабушка, хуже ему. Завтра утром в больницу повезут, к нам в Сайгатку.

— Договорились о машине? А Сергей Никанорович… — Она замолчала, увидев его закрытые глаза. — Ну, мне надо ещё счета проверить. А ты, девочка, дай ему отдохнуть. — Она показала на Сергея Никаноровича глазами.

Опять стало тихо. В ушах тонко звенело, будто пел комар. Чтобы было удобнее сидеть, Варя привалилась спиной к тёплой от печки стене, а голову положила на край табуретки. Сергей Никанорович дышал ровно, посвистывая, Вадим — часто, с хрипом. Чёрное стекло в окне посветлело: видно, всходила луна.

«Вик… чирри… вик…» — выводил в углу сверчок.

Варя сунула под щёку кулак и заснула.

Когда она проснулась, Сергей Никанорович, нагнувшись, поил Вадима чем-то из кружки. Потом он прикрыл его поверх одеяла ватником, мягко взял Варю за плечи и подвёл к своей кровати.

— Я просто так… Я на минуточку, вы спите… — забормотала она.

— Ничего, ничего, ложись. Здесь ложись, а то поздно. Завтра поможешь Вадима перевезти в больницу?

— Помогу… И Мамай поможет, и Козлик, и все…

— Спи, девочка.

В ночь под седьмое ноября неожиданно наступила оттепель.

Как весной, перепрыгивая через коряги, сбегали в овраг торопливые снежные ручьи. Сугробы у сайгатского клуба осели, почернели и покрылись ноздреватой коркой. Ветер дул тёплый, влажный, нёс из леса запах прели и хвои.

Окна сайгатского клуба были ярко освещены.

Маша Азарина, зажав зубами гвозди, с молотком в руках стояла у эстрады и прибивала к колонне большое красное полотнище. На нём ровными белыми буквами было написано: «Да здравствует двадцать четвёртая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции! Все силы народа — на борьбу с врагом!»