Карл Векен - Аннемари и капитан

Телега как раз проезжала мимо него.

— Но ведь это же… это как раз тот самый парень, который… Боже мой, боже мой!.. Мои четыреста марок! — пробормотал Дрозд и в ужасе заорал: — Держи-и, держи-и-и!

Он бросился вслед за телегой. Но лошадь рванула, и телега свернула за угол.

Нет, так просто он не упустит ящики! Дрозд мчался за телегой, размахивая руками, и кричал:

— Держи-и, де-е-р-жи-и-и!

Был полдень, обеденное время, на улице ни души. Никто не мог помочь ему в его беде.

Дрозд споткнулся, шляпа слетела у него с головы, но он бежал всё дальше, ни на что не обращая внимания. Колени у него дрожали, ему не хватало воздуха…

Телега снова свернула за угол и исчезла!

Дрозд остановился, тяжело дыша. Ноги подкашивались. Нет, дальше бежать он не мог. Он растерянно стоял на месте. Какие бессовестные люди!

— Обманут, обкраден! — стонал он. — Четыреста марок!..

Подавленный, он пошёл назад тем же путём, ища свою шляпу. Шляпа лежала посреди улицы, рядом с дымящимся конским навозом. Воробьи косились на неё с недоверием. Они взлетели, когда Дрозд поднял шляпу. Дрозд украдкой оглянулся по сторонам — нет, никто не был свидетелем этого происшествия, ни одна занавеска не дрогнула. Собрав последние силы, он быстрой походкой направился в полицейское управление. Денег на извозчика у него не хватило.

Еле переводя дыхание, измочаленный, он дошёл наконец до здания полиции. Но на последнем углу решил для храбрости выпить стопочку.

Что теперь ему скажет начальник?

Презрительный взгляд секретаря не предвещал ничего хорошего.

— И вы ещё имеете наглость сюда являться? — встретил его господин Пауль.

— Ящики, — пролепетал Дрозд, — телега…

Словно разъярённый бык, ринулся на Дрозда начальник полиции.

— Проклятый осёл, это что же… — Он перебил себя и принюхался. Его длинные усы дрожали. Потом он сказал тихим, зловещим голосом: — Да от вас же разит водкой!

— Одна стопочка только… Я так нервничал, господин начальник… — запинаясь, бормотал Дрозд. — Ящики… девочка…

— Ты пьян как свинья! И ещё мелешь тут что-то про ящики! — взревел начальник полиции. — Ишь чего придумал! Выкладывай ему четыреста марок за этот шантаж… Вон! А то сейчас велю тебя арестовать! Ах ты бандит! Весь подвал обыскали. Нигде ничего нет! Ящика из-под сигар не нашли!

У Дрозда от страха даже слёзы на глаза выступили. И всё-таки, поборов злость и отчаяние, он сделал ещё одну попытку:

— Только сейчас двое рабочих увезли ящики… И…

Начальник полиции был разгневан. Он схватил чернильницу, но шпик уже исчез за дверью.

— Ах ты негодяй!

Пока секретарь оттирал от чернил пальцы своего разъярённого шефа, Дрозд, выйдя из дверей полицейского управления, остановился и простонал:

— Ах вы подлецы благородные! Видно, и впрямь надо голосовать за этих социалистов!

Кто не знал медсестры Анни из рабочего санитарного отряда! На всех демонстрациях и праздниках мелькала её серая спортивная курточка и красная сумка с белым крестом. Упал ли кто в обморок от голода или получил травму Анни была уже тут как тут: нашатырный спирт, капли Гофмана, валерьянка, пластырь…

Сегодня, Первого мая 1929 года, у Анни было много работы. С раннего утра боролись берлинские рабочие за своё право выходить в этот день на улицу. Начальник полиции социал-демократ Цергибель запретил первомайскую демонстрацию. Но на этот раз берлинские рабочие дали ему отпор.

Баррикады против броневиков. Камни против железа. Пули против пуль.

Запыхавшись, Анни взбежала по лестнице.

Второй этаж. Здесь он живёт. Анни прочла на табличке:

ОТТО ЭЛЬСНЕР.

Её палец на мгновение задержался перед звонком. Но вот она нажала на кнопку. Нелегко приносить людям недобрую весть. За дверью прозвенел хриплый звонок.

Почти в то же мгновение дверь открыл высокий широкоплечий паренёк лет тринадцати. Он в замешательстве уставился на Анни.

— Постели постель! Сейчас принесут вашего отца, — сказала ему Анни.

Вилли не тронулся с места.

Она поспешно прошла мимо него в спальню.

— Постель! Быстрее! — обратилась она к фрау Эльснер. Та стояла в дверях кухни, бледная, не шевелясь.

Элли, одиннадцатилетняя девочка со светлыми косичками и нежным лицом, бросилась к матери, словно ища у неё защиты.

— Мама!.. — Элли заплакала.

— Что? Где? Он жив? — фрау Эльснер прижала к себе Элли.