Елена Ильина-Пожарская - Так они жили

— А вы-то что же, Женюшка-с, Евгенья Сергеевна? Кушайте, матушка, и с собой возьмите-с, здесь всего столько, что убыли и незаметно будет, — уговаривала ее Алевтина, сама навязывая себе узелки всякой всячины из сластей. — Это ведь сквалыга-то наша, экономка, над всем, прости Господи, трясется, сгноит, а человеку не даст!

Но Женя удовольствовалась тем, что всего попробовала и не только не набрала с собой ничего, но еще укоризненно покачала головой, заметив запасы Гриши.

— Ну ты, недотрога-царевна, уж не умничай, пожалуйста! Да не вздумай бабушке рассказывать, я от всего отопрусь, меня и Надя, и Аля поддержат… Вон она сколько себе навязала!..

— К чайку, батюшка, побаловаться с кипяточком! Да зачем же барышня станут пересказывать-с? Они у нас не доносчицы-с!

И старуха подобострастно ловила поцеловать ручку Жени.

— Что вы, не надо… Это нехорошо! Поцелуйте лучше меня! — протестовала Женя, пряча руки.

Потом, в саду, она стала доказывать брату, что брать потихоньку нехорошо и стыдно входить в такие сделки с прислугой.

— Пойми же, ведь это все равно что воровство! — убеждала она.

— Вот-то глупости! Это у вас, по-заморскому, так, а у нас не так, у нас попросту!

— Съестное брать не грех! — торжественно заявила и Надя, научившаяся этой премудрости у Гриши.

Женя начала доказывать, горячилась, и дело, как всегда, кончилось ссорой.

Но в усадьбе было так просторно, сад был так велик, что случаев для столкновений было меньше.

У всех детей были свои любимые занятия: Гриша бегал с целым полчищем дворовых мальчишек, Надя избрала себе тоже маленьких подруг, а Женя наслаждалась чтением.

Только в дождливые дни дети собирались все вместе, и тогда устраивались совсем особые игры. Для развлечения детей призывались взрослые девушки из горничных, так как ребятишек бабушка в дом пускать не позволяла.

— Еще грязи нанесут, да поломают что… На улице сколько угодно их муштруй, а уж в комнаты не пущу! — отвечала она на приставания Гриши.

В один из таких дней с Женей приключилось неприятное происшествие, после которого она совсем отошла от брата и подчинявшейся ему во всем Нади. Девочка стала после этого еще более одинока.

— Бабушка, нам скучно! Прикажите девкам с нами поиграть! — приставал в дождливый день Гриша к бабушке.

— Подожди, вот как смеркнется, так и велю к вам пялечниц [4] Пя́лечница — вышивальщица на пяльцах. отрядить.

— Бабушка, да скоро ли стемнеется?.. Мне до смерти скучно, — ныл Гриша.

И властная старуха, никому никогда не уступавшая, говорившая «ты» и архиереям, и губернаторам, не могла устоять против приставаний любимого внука.

— Ну, ладно уж, баловник, иди, зови.

— А скольких позвать? — спрашивала Надя.

— Ну, Машку, Аришку.

— И Кальку, бабушка, с ней всего веселее.

— Самую-то лучшую вышивальщицу? Ни за что, ни за что.

— Мне, бабушка, без Кальки скучно!

— А мне без Аришки, — заявляла Надя, и, добившись нехотя данного разрешения, дети неслись с хохотом и шумом в девичью.

— А ты что же, Женюшка? — спрашивала бабушка у Жени. — Иди, мать моя, выбирай и себе подружку. Иди, иди… Нечего книжками глаза портить. — Совсем она какая-то неживая. И на ребенка не похожа, — прибавляла бабушка, когда Женя неохотно следовала за детьми.

А в девичьей Гриша и Надя вытаскивали пялечниц из-за пялец, причем многие из них ворчали.

— Вот теперь играй, а потом выговор будет, почему мало нашили… Уроки надбавлять станут!

Калька, настоящее имя которой было Аскитрея (у бабушки была слабость давать дворне необыкновенные имена и еще необыкновеннее их сокращать), худенькая девушка лет 25, цыганского типа, не ворчала. Она знала, что ее работой дорожат и даром бранить не станут, и была радехонька разогнуть спину после целого дня сидения за пяльцами.

Играть отправились в залу. Это была огромная комната в два света [5] То есть с двумя рядами окон, расположенных друг над другом. , с белыми стульями по стенам, старинным роялем и тусклыми зеркалами в простенках. У каждого зеркала стоял столик на тоненьких ножках, а на нем или канделябры, или часы, или ваза — вообще, что следовало по тогдашней моде.

В самом углу залы на затейливой подставке стоял акварельный портрет императора Александра I с его собственноручной надписью, пожалованный Григорию Сергеевичу Стоцкому, дедушке Гриши, в честь которого внук и был назван.

Этот портрет хранился в семье как святыня, и им немало гордились и старшие, и младшие.