Вскоре после приезда Женя решилась попросить родителей дать ей отдельную комнату. Как она удивилась, когда отец громко расхохотался, а мать только изумленно посмотрела на нее!
— Где же это на вас комнат набраться, если всякому малышу давать по отдельной? — с громким смехом спросил отец.
— У нас так много, — робко возразила она (тогда она еще решалась возражать).
— Есть, да не про вашу честь, — захохотал отец еще громче. — Ну, матушка, и вывезла же глупость.
— И разве можно детей одних оставлять спать? — мягко проговорила мать.
— Детей! Но я ведь не ребенок… Я у тети Ани имела свою комнату.
— Так то, матушка, в Англии, у них там всякие затеи… И чудачка же ты, как я посмотрю. Ну, где же у нас лишние комнаты?
Она заикнулась было о буфетной, угловой, чайной, казавшихся ей совершенно лишними.
— Пожалуйста, матушка, не вмешивайся и не умничай! Мала еще свои порядки заводить! Яйца курицу не учат. Скажите, какая иностранка выискалась!
Многое и кроме расположения комнат поражало Женю в родной семье. Множество прислуги, плохо и неряшливо одетой, отсутствие стройного порядка, где бы всякий знал, что и когда делать, духота и жара в комнатах, а главное — грязь повсюду, куда редко заглядывал хозяйский глаз больной матери, — все это оскорбляло привычки девочки. И, Боже, как ей за это доставалось! Отец не шутя сердился, мать обижалась, прислуга ворчала, а брат и сестра произвели ее сразу же в «маркграфини» и преследовали ее этим названием, которое она даже не совсем понимала, но чувствовала в нем что-то обидное.
Вообще, тяжело было ей привыкать на родине, и тем тяжелее, что все это явилось неожиданно, так непохоже было на то, что она себе воображала.
В Петербург из Англии Женю привезла на пароходе одна тетина знакомая, а там ее встретила мама. Во всю свою жизнь она виделась с ней только два раза. Маму она сразу крепко полюбила и теперь с восторгом любовалась ее нежной красотой, мягкими манерами и ласковой речью.
Зато отца она сперва даже испугалась, когда они приехали в Курск, где он командовал полком: такой он был большой, так громко говорил и смеялся, так блестели его эполеты и мундир с орденами.
И дом поразил ее своими размерами, и множество прислуги, почтительно целовавшей руки у господ, и брат с сестрой, хорошенькие малютки, к которым так рвалось ее сердце на чужбине. Какие они были милые и смешные…
И, забыв свою обычную сдержанность, девочка первые дни щебетала, как птичка, все разглядывая, обо всем расспрашивая и всех смеша своею наивностью и неумением назвать самую простую вещь по-настоящему.
Тетя Аня свято наблюдала, чтобы Женя не забыла по-русски, постоянно с ней говорила, заставляла читать и писать, но от иностранного акцента не уберегла, да и сама позабыла названия многих вещей из домашнего обихода.
Женя привезла с собой и шары, и крокет, и детский лаун-теннис, стреляла из какого-то особенного лука и так ловко лазила по деревьям, что Гриша только крякал от зависти.
Сестра — «агличанка» сперва всем этим завоевала брата и сестру, но вскоре началось и разочарование, и в нем отчасти сама Женя была виновата. Наслышавшись в Англии о значении старшего члена семьи, она вообразила себя этой старшей между детьми и требовала внимания к своим словам, какого дети не привыкли оказывать даже родителям. В этом лежал корень отчуждения, которое вскоре между ними началось. И каждый день в родной семье с самого начала подавал повод к взаимному неудовольствию и непониманию.
Вот раннее утро. Женя проснулась. Ей жарко и душно в непроветренной детской. Няня так привыкла к теплу, что все попытки девочки открывать форточку считает глупой выдумкой и тщательно с этим борется.
С тяжелой головой встает девочка, надевает аккуратно сложенное ею самою белье и обувь, а затем идет мыться. Ей очень не хватает ванны, но удалось выпросить большой таз, где она и полощется, как уточка. Гриша и Надя, которых до сих пор два раза в неделю моют теплой водой в корыте, не могут понять, как может Женя так наслаждаться холодным окачиванием. Нянька недовольно косится на это нововведение и пророчит и зубную боль, и ревматизмы. Ввиду этого Женя предпочитает заниматься своим туалетом, пока дети спят и нянька исчезает в людскую, где всегда есть о чем поговорить и поразузнать кое-что. Покончив с умыванием и одеванием, девочка первое время сама убирала свою постель, но это вызывало такой шумный протест со стороны няньки и приставленной к детской девушки Ариши, что она уступила в этом случае и больше не трогает своей постели.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу