Вильям Бюснах - Подкидыш

— Ему дают руку, — ответила гувернантка, — это вполне прилично… Вот так!..

И, дополняя слово примером, она встала и, зажав в своей костлявой руке руку мальчика, несколько раз встряхнула ее. Потом, снова садясь, она раскрыла зонтик и, показав детям на два стула, сказала им со всей грацией, на какую была способна:

— Разговаривайте, это я позволяю!..

Взволнованные и смущенные, Жильбер с Сюзанной совсем не спешили воспользоваться так любезно данным разрешением, хотя у обоих накопилось много новостей. Наконец Жильбер сделал усилие и машинально произнес, просто чтобы сказать хоть что-нибудь:

— Ну, рассказывай, ты довольна?

Он еще не закончил фразу, как мисс Крикет вскочила со своего стула, словно ее выбросили пружины:

— Ты?! Вы сказали «ты», мальчик!.. Но это совсем непристойно. Молодой человек вашего положения говорит «ты» мисс Сюзанне, которая по своему происхождению и богатству принадлежит к избранному классу общества… Я не могу больше переносить этого!..

Видя печальное настроение своего приятеля, Сюзанна прервала гувернантку:

— Не сердитесь, мисс!.. Мы с ним были на «ты», когда он помогал мне мыть посуду и убирать тряпки… Это…

Но гувернантка быстро перебила ее:

— Тряпки, мисс Сюзанна? Вы произнесли «тряпки»?..

На этот раз мисс Крикет выказала такое негодование, что, казалось, с ней случится удар. Она закрыла голову благодетельною тенью своего зонтика и несколько минут молчала. Потом, еще более сердитая и важная, чем обычно, она обратилась к своей воспитаннице, задыхаясь от гнева и удивления:

— Разве возможно, мисс, чтобы вы говорили такие… как это сказать… такие ужасные вещи… С сегодняшнего дня, мисс, я приказываю вам забыть о прошлом… Совсем!.. Я не могу подыскать слов!.. Нет, не могу!..

Сюзанна печально опустила голову.

— Хорошо, мисс, — сказала она.

И она стала обмениваться с Жильбером совершенно банальными фразами, говоря ему все время «вы», чтобы не рассердить свою гувернантку.

Последующие свидания показали еще бо́льшую строгость англичанки. Она старалась исключить всякую близость между детьми, стремясь при всяком удобном случае показать Жильберу то расстояние, которое отделяло его от Сюзанны.

При каждом посещении ученик заведения Жаке терпел все новые притеснения, которые мисс Крикет выдумывала под видом воспитания хорошего тона.

Покидая дом, где за счастье видеть свою подругу приходилось так дорого платить, Жильбер чувствовал, как у него от горя сжимается сердце. Правда, он смеялся над презрением, которое ему выказывала старая мисс Крикет, но его возмущала мысль о том, что гувернантка исполняла приказания Водремона, хотя и сильно преувеличивая их.

Жильберу еще не было одиннадцати лет, но жизнь, какую он вел после бегства из приюта, удивительно развила его ум. Он прекрасно знал — ему уже показали это, — какая существует разница между его положением и положением Сюзанны. Но он не думал, что ему так грубо дадут это почувствовать.

Все более сокращая свои воскресные свидания с «мадемуазель Сюзанной», он возвращался к себе с красными глазами и тяжелым сердцем.

Жизнь, какую Жильбер вел в мастерской, тоже не могла его утешить. Немного безрассудное поведение мальчика не нравилось граверу по дереву, который, может быть, по этой причине, не мог оценить по достоинству первые опыты своего ученика и заявил, что, вместо того чтобы продолжать рисунки на дереве, Жильбер должен перейти на гравюру.

Можно себе представить, как был огорчен бедный мальчик! Он ведь мечтал стать талантливым художником, чтобы хоть немного приблизиться к Сюзанне. Он, которому так хотелось быть любимым, он, которого слово «мама» заставляло некогда вздрагивать, он теперь находился в равнодушной и эгоистической среде, где ни одна дружеская фраза не ласкала его слуха…

И вечерами в своей маленькой комнатке Жильбер часто сожалел о том времени, когда ему так трудно приходилось добывать себе хлеб, но когда он владел двумя сокровищами бедняков: жил в мире с самим собой и надеялся на лучшее будущее…

Наступил последний месяц года. В декабре работы стало меньше. Наступал обычный мертвый сезон, хоть и предвиденный в заведении Жаке, но еще более усиливший дурное настроение гравера по дереву. Он постоянно повторял бедному Жильберу, что из того, вероятно, никогда не выйдет ничего путного и что для него было бы лучше подыскать себе какое-нибудь другое ремесло.