Жигмонд Мориц - Будь честным всегда

Гостинцы, присланные в посылке, имели свой особый запах. «Лисичкин хлеб», — говорил отец, возвратившись откуда-нибудь издалека, и вынимал из котомки хлеб. Это был его подарок. Да и мог бы разве отец доставить ребенку большую радость!

Когда смех в комнате прекращался, Миши думал о родителях. Мамино письмо он еще раз хорошенько перечитал в ботаническом саду, где было меньше всего народу, и плакал в три ручья, спрятавшись в самые заросли. Выплакавшись, мальчик хотел пойти в коллегию, но вдруг замер, не в силах сдвинуться с места.

В цветнике работал молодой парень, и на голове у него красовалась…

Да-да, Миши не сомневался — это была его шляпа.

Он узнал ее по отвисшей щетинке и по цвету, ее зеленому цвету, да еще по шнурку вместо ленты.

Он долго смотрел на парня, хотел было его окликнуть, но не посмел. На его собственной голове была эта драная соломка, а буквально в двух шагах, на чужой голове, — его прекрасная шляпа. Но как она уже замызгана и помята, будто и не его вовсе… Тут он испугался: вдруг это и в самом деле не его шляпа? Нет, он не посмеет сказать: «Отдайте мою шляпу!»

Миши услышал, как во дворе коллегии зазвонили, и бросился туда во весь дух, словно за ним гнались. Весь день у него было такое грустное и подавленное настроение, будто загублена теперь вся его жизнь, но рассказать никому не решился: стыдно было признаться, что он такой растяпа, потерял собственную шляпу. Миши не хотелось, чтобы над ним смеялись, как над Бесермени из-за ножа, — а смеяться бы стали…

А с ножом Бесермени произошло вот что.

Когда вечером после уроков Миши поднимался к себе в комнату, истопник как раз разжигал печь, топить которую нужно было из коридора, а сама печь — большой железный цилиндр — находилась в комнате, и вокруг нее, обычно перед ужином, собирались гимназисты. У старших даже бывали гости. Например, восьмиклассник Панцел часто заходил к Лисняи, старшему по комнате, а так же Харанги, поэт из восьмого класса, стихи которого были уже напечатаны в дебреценских газетах. Сейчас все сидели вокруг печки и разговаривали. Харанги рассказывал историю о полковнике Шимони, как этот отважный гусар, будучи еще ребенком, однажды вместе с мальчишками залез на колокольню ловить воробьев. Вдруг он заметил снаружи, в трещине, воронье гнездо. Ему подставили доску, и он, стоя на цыпочках на противоположном ее конце, собрал всех птенцов за пазуху. Мальчишки спросили: «А нам дашь по птенчику?» — «Не дам!» Ребята разозлились. «Тогда мы отпустим доску! Поделишься?» — «Нет!» Они отпустили доску, и он грохнулся вниз с колокольни, но тут же вскочил и, удирая, показал им фигу: «Все равно не получите!»

Эта история страшно понравилась Миши, он просто заслушался. Между тем он наводил порядок в своем сундучке: вытряхивал из него крошки от посылки, укладывал только что полученное чистое белье; и пока другие сидели вокруг печки, а он один трудился в темном углу, ему под руку попался нож Бесермени.

У Миши замерло сердце.

Сначала он чуть не закричал: «Вот он, нож!» — но испугался, что Бесермени тут же разорется: «Ты украл мой нож! Или хотел украсть, раз он в твоем сундуке!» — и тому подобное. Поэтому Миши промолчал и, отложив нож, продолжал заниматься своим делом. Что за прекрасный ножик — с блестящей перламутровой рукояткой в форме рыбки, у которой были сделаны даже глаза!

И Миши подумал: посылку его съели, ему почти ничего не оставили, помощник садовника разгуливает в его шляпе — ну и не вернет он этот нож, а отвезет его домой и покажет младшим братьям. Как хорошо, что они увидят, какой нож он добыл в Дебрецене!

Мальчик был вне себя от волнения. Нож он сунул в потайное отделение своего сундучка. Дорожный сундук этот принадлежал еще его деду, отцу матери, когда тот ездил учиться в Патак. И у этого сундука был потайной ящик. Если у левого отделения вынуть дно — а оно двойное, — то можно класть туда деньги или мелкие предметы. Запирается тайник с помощью двух планок, раздвигающихся в разные стороны, но догадаться об этом никто бы не смог, не знай, что там потайной ящик. Туда-то Миши в темноте и запрятал ножик: он знал, что до отъезда домой тайник не откроет.

Никто не обращал на него внимания, но он переложил свои вещи с кровати в сундучок, опасаясь, как бы ему не сделали замечание, что он копается в темноте.

До ужина лампу обычно не зажигали, все сидели и разговаривали часов до шести; в четверть седьмого раздавался звонок в столовой для первой группы, а они все были как раз в первой.