Жигмонд Мориц - Будь честным всегда

Хохотали уже совершенно безудержно. Урок пропал, напрасно преподаватель то умолял, то пытался пригрозить:

— Пожалуйста, не смейтесь, а то я всем поставлю по единице.

Это вызвало новый взрыв смеха, потому что самой низкой оценкой у них была двойка, но преподаватель вел уроки еще и в женской гимназии, где привык девочек пугать единицей.

Да, знаний у Миши в этот день не прибавилось, зато чувство собственного достоинства, гордость за посылку просто распирали его грудь, никогда еще с таким легким сердцем он не возвращался в свою комнату.

Открыв дверь, Миши увидел, что все стоят возле стола и едят. Что едят, он не видел, но сразу почувствовал неладное.

Посылка его стояла открытой — ели ее содержимое.

Разумеется, при появлении Миши раздался смех.

Скоро пришел старший по комнате и строго спросил:

— Кто открыл посылку?

Желающих сознаться не нашлось, все уверяли, что, когда вошли в комнату, на столе стояла открытая посылка и они подумали, что ее приготовил Миши. Но это было ложью, он не открывал посылки, а оставил на сундучке. А надо было запереть!

Возражать Миши постеснялся, беспокоился только, что в посылке может быть что-то такое, чего не стоит видеть другим.

Прежде всего он искал письмо.

— Вот письмо! — крикнул Андраши, который считался лучшим учеником во втором «А» и был, несомненно, замешан в этом деле. В «А» не было второго урока, поэтому они втроем — Андраши, Бесермени и Марци из двадцать первой комнаты, которого ребята прозвали Тыквой, — вернулись раньше и открыли посылку.

В письмо были завернуты коржики, потому что в посылки нельзя было класть письма. Миши подбежал к окну и, жуя коржик, начал читать. Прочитав быстро письмо, он воскликнул:

— А где же мазь?

— Что еще за мазь?

— Мама пишет, что сделала мне мазь, чтобы я мазал руки, если они обветрятся, и ботинки мазал, чтобы они не промокали… Вот здесь написано.

— Мазь! — бледнея, воскликнул Бесермени. — Так это была мазь?

— Какая мазь?

— Ну, та, что вы мазали на хлеб.

— Кто мазал? Ты мазал?! — крикнул Андраши, покраснев.

— Смотрите, сам съел, а на нас хочет свалить! — заорал Марци Тыква.

— А ты не ел? Разве не ты толще всех мазал?

— Конечно, нет. Да ты и не дал, бессовестный! Негодяй, свинья, нахал! Разве не ты сказал, что все это твое! — побагровев, орал Марци Тыква.

— Не орите! — прикрикнул на него старший по комнате.

— Раз я ел, то и он ел! И он ел!

Сначала все были поражены, затем дружно расхохотались.

— Я думал, это масло.

— Вот здорово, что я не ел! Сказал, что прогоркло! Это я сказал, что оно прогоркло!.. Тухлятина, говорю! — шумел Андраши.

— Тухлятина, точно!

— И все-таки вы сожрали!

— С душком, но пошло!

— В такое брюхо все пойдет!

— А теперь-то что будет?

— Может вытошнить.

Раздались новые взрывы хохота. Все смеялись над Бесермени, который съел больше всех, чтобы Миши не досталось.

В этот вечер только и говорили о мази, которую слопали Бесермени и Марци Тыква.

В конце концов решили купить бутылку палинки, чтоб отбить привкус мази.

Бесермени весь вечер страшно злился и наконец не выдержал:

— У меня украли нож!

— Кто украл?

— Да здесь он был, на столе, все им пользовались, откуда мне знать, кто из вас его стибрил.

— Заткнись!

— Верните нож!

— А ты верни мазь!

Тем все и кончилось.

В тот же вечер за ужином даже богословы узнали, что одному из младших гимназистов пришла посылка, а соседи по комнате слопали из нее сапожную мазь.

Старшему по комнате было ужасно стыдно. Он сказал, что откажется от своих обязанностей и переселится.

Спать легли очень поздно, и, когда уже засыпали, раздался голос Надя — он был очень серьезным человеком, но умел при случае пошутить:

— Чу!.. Вроде как ботинки чистят… у кого-то в животе…

Бесермени сопел в своей постели, а ребята опять взорвались от смеха.

Растолкали Бесермени, он вскочил на кровати, свернул из одеяла жгут и стал им драться.

— Негодяи, воры! Украли мой нож! — орал он. — Ну что за дрянная, нищенская посылка! Вот увидите, что я получу: целого жареного гуся!

— В этой тоже была неплохая вакса!

Уже миновала полночь, а страсти вокруг съеденной мази все разгорались.

На другой день о ней стало известно всей коллегии, и Бесермени бесился, как затравленный зверь. Двое других остались в тени. Ведь в козлы отпущения, как правило, попадает кто-нибудь позаметнее и все щелчки и насмешки достаются ему одному.