Наталья Дубина - Инсталляция

По моим ногам прополз Ромек, добрался до Томаша и, пыхтя, поставил на томашеву голову деталь от конструктора.

— Не дёргайся теперь, — приказал Ромек. — А то развалишь.

Вот счастья-то. Теперь у Томаша на его белобрысой голове вырастет какая-то башня.

— Ромек! — прикрикнула я.

— Пусть строит, — сказал Томаш. — Не жалко.

Ромек обрадовался и снова пополз по моим ногам к деталькам.

— А насчёт того, что дальше ничего нет, — осторожно, чтобы не развалить конструктор, сказал Томаш. — Ты не права. Нужно действовать.

— Как? — хмыкнула я.

— Как-нибудь, — пожал плечами Томаш. — Подумаешь, браслеты. Ещё год назад их не было. Могут же они исчезнуть, как и появились.

Да, браслеты тогда появились на взрослых в один день, невесть откуда. Наверное, их можно было снять — щипцами там или как-то ещё. Только кто позволит?

Год, подумала я. Ровно год, как не стало моих родителей. В нормальном, человеческом понимании этого слова. Мама у меня не то, чтобы супер — но она была интересной. Да и когда просто-напросто есть мама — это уже хорошо. Мы могли с ней поговорить, могли гулять по улицам, играть с Ромеком. Я вздохнула.

Целый год мы живём в системе централизованного воспитания. Кто-то, скорее всего, не у нас на земле, посчитал, что родители плохо справляются с воспитанием детей. И будто всех надо воспитывать одинаковыми методами в равных условиях. Откуда-то шли сигналы на браслеты наших родителей. Страшно глупые, нелепые приказания. Одно предложение — задание на установленное количество дней. «Дети не должны жить дома», два дня. И, как всегда — мамы действуют, а папам всё равно. Так уж устроена система. Через два дня мы первые с Ромеком пойдём домой, чтобы проверить — стоит ли туда возвращаться. То есть сначала пойду я. А если всё нормально, пойдёт Ромек. И только потом я сделаю по всем рассылку, чего им ждать. Мы вообще были на привилегированном положении, и всё потому, что наша мама такая продвинутая, со «сбитым» браслетом, работающим раньше времени.

Было не понятно, как получается так, что сообщения ей приходят раньше? Зато и мне было хорошо. Да, я больше всех рисковала, но мне и не приходилось дежурить — возиться с малявками, готовить на всех еду.

Во введённой системе централизованного воспитания ничего толкового не было. Наоборот — дети лишались родителей. Родители оставались нормальными людьми, но всё, что касалось детей, они как будто пропускали мимо ушей. Не замечали, не видели. Как будто нас не было, кроме тех случаев, когда надо было выполнить отправленное на браслет задание. Это был какой-то эксперимент. То ли над взрослыми, то ли над нами. Иногда мне думалось про совсем страшное.

Я посмотрела на Томаша и сказала:

— Представляешь, что было бы, если бы пошли ошибки в сообщениях?

— Страшных системных сбоев ещё не было.

— Ну просто… — сказала я. — Вдруг сегодняшняя фраза пришла бы родителям без последнего слова?

Мы посмотрели на Ромека, который вдохновенно разбирал построенное здание снова на детальки.

— Если бы пришла фраза не до конца, — повторила я. — «Дети не должны жить». Что тогда?

Томаш посмотрел на меня, улыбнулся и показал язык.

— Пессимистка, — хитро сказал он. — Все бы бежали до свободных зон.

Я надулась:

— Ага, все бежали бы. Как же. Это я бы бежала до свободной зоны. А потом — остальные, это если я успею.

Было темно, светились фонарики. Томаш молчал. Я прижалась к нему, чтобы было теплее, а Ромек уже дремал на моих коленях. Мы просидели в таком странном молчании целый час. Мимо меня проходили знакомые, я им махала рукой, и только. Они издалека приветствовали меня.

— Интересно получается, — наконец сказал Томаш. — Знаешь что, Эда. Я приехал только сегодня, и сразу наткнулся на тебя.

Меня кольнула какая-то обида, но я отмахнулась от неё, как от комара. Похоже, Томаш это почувствовал.

— Это не то, чтобы было плохо. Просто в том городе, откуда приехал я, тоже есть Первая. Твоя мама ведь заранее получает сообщения?

Я кивнула.

Томаш сказал:

— Так что это не системный сбой. Это правило. В каждом городе есть своя Первая — та мама, которая раньше всех получает сообщения.

— Знаешь, что, — сказала я Томашу. — Это похоже на начало решения задачки.

— Если бы, — сказал Томаш.

Весь следующий день Ромек бегал за Томашем, как приклеенный. Они носились по пустырю, за ними бежали остальные дети. Дежурные покормили всех, провели общие уроки. Мы с Томашом больше не говорили о моём особом статусе. Так, болтали о том, откуда Томаш родом, как они переживали тяжелые сообщения. Всё было очень похоже. Вечером пошёл дождь, и нам всё-таки пришлось перебираться в здание. Мы жгли костры на пустых бетонных этажах, и тени от языков пламени плясали на стенах. Томаш без стеснения запел песню. Голос у него был высокий и красивый. Все заслушались. Только песня была невесёлой, и потом все засыпали молча.