Петр Капица - Мальчишки-ежики

— А за половину не пойдет?

— Нет, не велено.

— Ладно, покупаю все. Давайте свою корзину.

Обрадовавшись, мальчишки поспешили поднять корзину вверх. Пассажир с бритой головой подхватил ее рукой и скрылся в вагоне.

Ромка с Димкой терпеливо ждали, когда покупатель вернет им корзинку и заплатит деньги, а он словно забыл про них, не показывался ни на площадке, ни в окне.

Уже к составу прицепили пыхтящий паровоз, смазчики перестали проверять буксы и стучать по колесам. Пассажиры бегом возвращались на свои места в вагоны. Тут ребят охватило беспокойство.

— Дяденька, скорей! — крикнул Ромка. — Сейчас поезд тронется!

А бритоголовый все не показывался. Тут братья поняли, что он нарочно медлит, так как намерен оставить корзинку и яблоки у себя. Это их напугало. В два голоса принялись они голосить:

— Дяденька, миленький, отдай корзинку! Нам попадет… нас будут бить… Отдай!

Паровоз выпустил облако пара, дернул вагоны и медленно начал набирать скорость. Мальчишки побежали с вагоном рядом и в два голоса заплакали.

Пассажирам, видно, стало жалко ребят. Ромка слышал, как, возмутясь, они принялись стыдить бритоголового. И это заставило того высунуться из окна.

— Ишь сопли распустили, байстрюки! — выругался бритоголовый и, бросив корзинку, добавил: — Ловите свои деньги!

Братья подхватили корзинку и нашли в ней лишь пятнадцать тысяч «дензнаками».

Фридку тоже обдула какая-то пассажирка: заплатила только за половину яблок. Девчонка размазывала слезы, она боялась с такими деньгами вернуться домой.

Ромка предложил:

— Давайте украдем еще яблок и продадим. Тогда не попадет.

Они так и сделали: забрались в чужой сад у вокзала, нарвали белого налива и вынесли к другому дальнему поезду.

В этот раз они уже были опытней: корзину из рук не выпускали, раньше получали деньги и лишь потом отдавали пассажирам яблоки.

Денег у них набралось больше, чем нужно было отнести домой. На остаток они купили у торговки сладостями всем по леденцу.

Посасывая леденцы, ребята возбужденными и радостными вернулись домой.

— Молодцы, мальчата! — похвалила Анна. — Только уговор: никому ни слова о том, какие яблоки продаете, даже своим мальчишкам не говорите.

В сумерки, когда мальчишки позвали Громачевых полакомиться черешней, росшей на Косой улице, братишки сказали, что их не отпускают из дому. А сами, как только стемнело, вместе с Фридкой и Антоном пробрались в сад попа, в который никто не лазал, так как боялись, что за это бог накажет.

В поповском саду собак не было. Отец Анатолий знал, что прихожане не полезут в его владения. Поэтому ребята легко пробрались к самой веранде. Здесь росли «королевские» яблоки — желтые, почти прозрачные. От одного вида во рту накапливалась слюна.

Никто из поповской семьи не заметил, как трое мальчишек и девчонка, сорвав самые крупные яблоки, осторожно выбрались из сада и скрылись в темном переулке.

На другой день Анна и Анеля вновь послали ребят торговать к скорому поезду.

«Королевские» яблоки пассажирам понравились. Они их быстро расхватали.

Ребята заработали столько, что смогли купить себе ирисок и мороженого.

Так, наверное, продолжалось бы долго, если бы сменившийся после поездки Громачев не приметил своих мальчишек, предлагавших пассажирам яблоки. Он подошел ближе и, заглянуЬ в корзинки, спросил:

— Кто вас послал? Откуда яблоки взяли?

— Мы сами нарвали, — похвастался Дима. — Мама Аня велела продать.

— А ну, живо домой, — приказал отец. — И чтоб я вас тут больше не видел.

Придя домой расстроенным, Громачев стал выговаривать жене:

— Ты что же меня и себя позоришь — детишек ворами и торговцами делаешь? И как такое в голову могло прийти?

Анна не смутилась; подбоченясь и сощурив глаза, она вдруг закричала:

— А ты почему не спросишь, как я все время выкручивалась? Твоей получки на хлеб и спички не хватает. А нам ведь есть, пить, одеваться и обуваться надо. Себя мне пойти продавать?

— Все так живут. Лучше я дежурство лишнее возьму, придумаю что-нибудь, но нельзя ребятишек портить.

— А ты мне не выговаривай, — зашлась Анна. — Ты что мне даешь? Какую я от вас радость вижу? Хожу как чумичка, обноски перешиваю. В горничных и то лучше одевалась. Туфельки на каблуках и наряды имела. И муж ты мне никакой. В три недели раз вижу…

Громачев уже не рад был, что затеял разговор, а Анна не унималась:

— Не буду я больше обмывать, обшивать и кормить твоих щенят. Довольно! Сам занимайся ими, а я буду жить отдельно и делать, что вздумаю. Не нуждаюсь я в вас, одной спокойней…