Григорий Абрамян - Кто взял фальшивую ноту?

— Возьми влажную тряпку и протри как следует деку, — попросил папа.

Я старательно выполнил просьбу. Грязь легко сошла, и я сразу обратил внимание на какие-то знаки, выжженные в самом центре деки. Присмотревшись, я различил круг, в нем корону, а под короной три буквы: FEL. Что такое?

Позвали маму. В ней моментально вспыхнул азарт исследователя. Она вооружилась лупой и долго внимательно рассматривала знаки. Потом два дня пропадала в Ленинской библиотеке и наконец рассказала нам:

— Выяснить удалось следующее: каждый мастер ставил на своих инструментах специальное клеймо. Иногда его рисовали от руки черной несмывающейся краской. А бывало — выжигали. Клеймо знаменитого итальянского мастера Гварнери дель Джезу выглядело так:

Антонио Страдивари — лучший из итальянских мастеров — сначала ставил такое клеймо:

А в последние годы своей жизни другое:

— А наша корона что означает? — нетерпеливо сказал я. — И кто такой FEL?

— В том-то и дело, что ни в одном каталоге я не нашла этих обозначений. Даже в мастерскую Большого театра заходила, расспрашивала мастеров. Никто ничего не знает. Ясно одно: контрабас — не из простых.

— Что же я наделал?! — воскликнул папа. — Я ведь старый лак начал смывать!

— Не волнуйся, — сказал я. — У нас в музыкальной школе есть Трофим Трофимыч…

Два раза в неделю вечерами в музыкальной школе появлялся Трофим Трофимыч — высокий строгий старик с гладкими седыми волосами, зачесанными на пробор.

Трофим Трофимыч — наш школьный мастер — не спеша раздевался, здоровался с Марией Ивановной за руку, неизменно заходил к Геннадию Максимилиановичу и через несколько минут, заложив руки за спину, широким шагом направлялся в глубину школы, в комнату, отведенную под мастерскую. Появляясь в мастерской, Трофим Трофимыч первым делом обращал суровый взгляд к «Приемному покою» — так он сам называл стол, куда в его отсутствие складывались поломанные и испорченные за неделю музыкальные инструменты.

У Трофима Трофимыча была удивительная память. Он помнил каждый школьный музыкальный инструмент. Более того, он отлично помнил и хорошо знал повадки каждого, кому выдавал инструменты.

— Тэк, тэк… — произносил он, рассматривая поломки. — Ошибки быть не может: это скрипка Саши Кувшинова. Разбойник, сущий разбойник! Опять подставку сломал. Починю и отругаю… А эта? Ну да! Фокусы Миши Петелькина — опять прищемил дверью виолончель. И шпиль поломал! Батюшки мои, надвое, словно о колено! Починю, отругаю и позвоню отцу… Кто следующий? Ваня. Эх, Ваня, Ванечка, опять, паршивец, дрался смычком. В который раз! И чинить не буду, и ругать не стану. Отправлю к Геннадию Максимилиановичу…

С Трофимом Трофимычем я был хорошо знаком. Фагот мне попался капризный — в нем часто западали клапаны. Вот я и носил его к мастеру.

Когда я пришел к Трофиму Трофимычу и сказал, что у меня дома есть сломанный контрабас, он машинально воскликнул:

— Починю и отругаю! — но, спохватившись, произнес: — Погоди, погоди, ведь никакого контрабаса я тебе не выдавал.

— Контрабас не школьный…

— Так сразу бы и сказал. Нет у меня времени на частную работу. Видишь, сколько твои друзья наломали!

— Трофим Трофимыч, — говорю, — на контрабасе выжжены корона и три буквы…

Трофим Трофимыч тотчас последовал за мной.

Увидев контрабас, он изменил своему правилу — сначала как следует отругал папу:

— Что же вы, молодой человек, наделали? Кто вас просил смывать лак и… вообще ремонтировать инструмент? Это же, простите, не табуретка. Здесь же навыки нужны, мастерство!

— Неужели нельзя восстановить лак? — смущенно пробормотал папа.

— Послушайте, что я вам расскажу, — сказал Трофим Трофимыч. — Некогда прекраснейший экземпляр скрипки Антонио Страдивари, принадлежавший царю Александру I, поместили в Эрмитаж. Но дело, конечно, не в этом. Однажды скрипка исчезла из музея. Бесследно. Все думали, что навсегда. Но ее в конце концов нашли. Что же сделали воры для того, чтобы замести следы? Они смыли со скрипки ее чудесный лак кораллового цвета и навсегда погубили инструмент…