Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком

— Если меня спросить — читайте, — сказал Генрих.

Улыбнувшись, учительница в конце концов все же прочла записку вслух:

— «Подателя сего зовут «Товарищ» или «Пуговица». Выдать ему махорки и клочок газеты, чтобы мог цигарку скрутить. Сами увидите — не подавится. М и ш к а».

Да, уж совсем Генриху стало нехорошо, когда в классе раздался взрыв смеха. Ребята хлопали крышками парт, вереща от восторга.

«Мишка, Мишка, что ты наделал!»

Отвернувшись, учительница долго сморкалась в платочек. Потом повернулась к классу и поспешила распустить детей по домам.

Неудачный это был для Генриха день, ничего не скажешь!

Он бежал домой, а ребята кричали ему вслед:

— Пуговица, Пуговица!

Они прыгали вокруг него и кричали:

— Пуговица!

Сабина крикнула:

— Все вы противные!

Генриху было приятно, что девочка заступается за него и бежит рядом с ним, а не с остальными ребятами.

Они отстали еще больше, и скоро уже ничего не стало слышно.

Позднее они заговорили об Отвине, о том, как он хорошо рисовал. И как хорошо пел. И стихи он сам сочинял.

вспомнила Сабина.

— Это он сам сочинил, понимаешь, сам, — сказал Генрих.

Дойдя до моста, они скатились по откосу на лед. Сверху свисали длинные сосульки.

— Знаешь, Сабина, — сказал Генрих, — я думаю, Рокфеллер тоже умер. А то бы он серебряный доллар не оставил.

Они обломали несколько сосулек и теперь, шагая по льду, облизывали их.

— Это так одного мальчишку в Берлине звали. Мы к нему в «виллу» ходили. — Генрих не мог себе простить, что так и не уговорил Рокфеллера переехать в Пельцкулен. Тот все хотел ферму в Канаде купить. — Но я думаю, что он тоже умер, — сказал еще раз Генрих.

Они снова поднялись по откосу и вышли на дорогу.

— Знаешь, Сабина, что я тебе скажу, — проговорил Генрих, — ты только никому ни слова: испанец вернулся.

— Какой испанец?

— Он в Испании сражался, а сам из нашей деревни, из Пельцкулена. — Генрих сам не знал, зачем он все это говорит девочке. Но ему было приятно, что есть кто-то рядом, кому он может доверить такую важную тайну. — Поклянись, что никому не скажешь!

Сабина поклялась.

Нет, эта школа в Шабернаке не для него! Да и вольная жизнь, должно быть, была ему больше по душе: захотел — Орлика оседлал, и скачи себе силки проверять! А как хорошо ходить с дедушкой Комареком на лед рыбачить!

Испанец уже чувствует себя лучше. Он теперь не лежит все время, повернувшись к стенке. Часто разговаривает с мальчонкой. Расспрашивает, как и что в деревне.

А однажды попросил дать ему мандолину. Неужели он на мандолине умеет играть?

Испанец дернул одну струну, другую, настроил и тихо запел глуховатым голосом:

— «Небо Испании распростерло звездный шатер над окопами…»

Кое-что теперь напоминало Генриху то время, когда они спорили с Николаем. Он восхищался испанцем, и был ли тот генералом или нет, ему уже было все равно.

— Меня спросить, я бы всех капиталистов на земле расстрелял!

— Лихо это ты! — сказал испанец.

— Сперва, конечно, феодалистов, а потом капиталистов.

А старый Комарек с каждым днем делался молчаливей.

Сидит над своей сетью и редко когда слово вымолвит. Но Генрих ничего не замечает — так он увлечен испанцем.

Но как-то рано утром Комарек задумал одно дельце. Взял большой моток донной сети и вырезал из нее кусок. Даже жалко ему стало этого испанца — ему же нечего противопоставить этой затее! Потом дед сходил в лес и принес целую охапку прутьев. Он и строгал, и резал, и чистил, покуда не свернул несколько обручей.

Это он для Генриха вершу мастерил. «Придет день, — думал он, — ветер переменится, все растает… А уж летом мы от зари до зари с ним на озере, и он — с этой вершей, и все у нас будет опять так, как было до прихода этого испанца треклятого! Надо ж ему было у нас слечь! Слава богу, до весны недалеко…»

Установив вершу посреди комнаты, он натянул обручи.

— Ну как, нравится тебе? — спросил он.

Генрих стоит, смотрит и только диву дается — такая ладная, длинная и узкая верша получилась!

— Что ж, пусть, стало быть, твоя будет, — сказал старый Комарек.

Снег сверкает, скрипит под ногами, фрау Кирш перебирается в рыбачий домик. Генрих завернул все вещи в попону и тащит их на плече за фрау Кирш. А у нее в руках сверток с ребеночком. Дедушка Комарек столько березовых поленьев заложил в плиту, что все конфорки раскалились докрасна.