Януш Домагалик - Конец каникул

— Спрашиваю, чего веселишься? — повторил отец. — Приготовь и мне чаю, только, знаешь, покрепче. И садись, я хотел с тобой поговорить…

Когда я поставил перед ним стакан с очень крепким, почти черным чаем, какой он пил, и сел рядом, отец сказал:

— Что-то последнее время ты целыми днями пропадаешь. Лепишевская сказала…

— Что она может знать? — прервал я отца на полуслове. Терпеть не могу эту бабу. Вечно торчит в окошке и глазеет во двор, а потом наговаривает на соседей. — И ты веришь этой сплетнице? Она же про всех говорит одни только гадости!

— Какая муха тебя укусила? — удивился отец. — Конечно, сплетница. Но если она говорит, что ты за весь день ни разу не приходишь домой поесть, то у меня нет причины ей не верить…

Вот оно в чем дело! Я успокоился. А я-то думал, Лепишевская успела что-то уже наболтать… ну, скажем, про Эльжбету.

— Я не приходил домой, но мы брали… я брал с собой хлеба на пруд. Впрочем, в такую жарищу и есть-то неохота, — проворчал я в ответ.

— Есть неохота, и целыми днями занят, но настроение отличное, да? Давно уже я не видел тебя таким веселым, — продолжал не спеша отец. Но говорил это, казалось, скорей самому себе, потому что, но дождавшись ответа, отставил стакан и вновь принялся за плитку.

— А что тут особенного? — спросил я.

— Особенного? Ничего особенного! — ответил отец и глянул на меня, щуря глаза, будто вот-вот рассмеется. Впрочем, он был серьезен, и я не мог понять, что все это значит и к чему отец клонит. А может, это он просто так?..

Я решил не упускать возможности. Давно мне хотелось спросить его об этом, да все не подворачивался случай. С того самого дня, как отец застал нас с Эльжбетой в парке, этот вопрос не давал мне покоя. И я было уже открыл рот, но произошло неожиданное: отец улыбнулся, встал, подошел ко мне, похлопал по плечу.

— Ой, Юрек, Юрек… Ты уже не младенец. Я и не заметил, как ты вырос. Но не умеешь еще с собственным отцом разговаривать о себе самом, правильно? Ну, скажи: не умеешь?

Я поднял голову и взглянул на отца. Я так хорошо изучил его лицо, что мог бы, казалось, нарисовать по памяти каждую морщинку около глаз… Но теперь я увидел именно в этих глазах что-то совсем новое, чего раньше не замечал, а может, был не в состоянии заметить? Я не мог дать этому названия, да и не пытался. Но почувствовал, что на меня находит странное спокойствие и вместе с тем какая-то грусть… Не знаю…

Стыдно признаться, кажется, вот-вот расплачусь. И я понял: нет на свете такой вещи, о которой я не мог бы сказать сейчас отцу, нет мысли, которую хотелось бы от него скрыть. Я почувствовал себя так, как чувствовал себя еще совсем маленьким мальчиком… Давно это было!

Он по-прежнему улыбался. Может, догадывался, о чем я думаю? Может, ожидал, что я что-то скажу? А может, улыбался по другой причине, улыбался собственным мыслям? Отец снова уселся за стол.

— Я никогда тебя ни о чем не выспрашиваю. Договоримся, что ты сам ко мне придешь первым. С тем, что у тебя наболело…

Он отодвинул разобранную на части электрическую плитку, закурил и спокойно, как ни в чем не бывало, принялся читать газету.

А я задумался над тем, что он сказал. Было в этом что-то очень серьезное. Наверно, он сам придавал своим словам большое значение. А может, мне только показалось, что это так важно? Нет, нет. Да и откуда такая мысль? Точно мне самому не верится, что он видит во мне уже не ребенка, а взрослого человека.

И вдруг на ум пришла Эльжбета. «Пришла на ум» — сказано неверно, я ни на минуту не забывал о ней. Просто я вспомнил о вопросе, который собирался задать отцу. Как раз подходящий момент. Стоит сказать несколько слов, и все будет позади.

— Слушай, я хотел тебя кой о чем спросить… Тогда в парке, помнишь, ты встретил меня с этой девочкой… с Эльжбетой. Я сейчас каждый день с ней встречаюсь… Мы ходим с ней на пруд или ездим куда-нибудь. Она… то есть… я хочу тебя спросить, ты не сердишься на меня за это? Знаешь, так, вообще…

— Так, вообще, говоришь? Тогда я задам тебе «так, вообще» один вопрос, — сказал отец, не отрываясь от газеты. — Есть за что на тебя сердиться? Как ты считаешь? Ведь тебе лучше знать.

Я ответил с такой решительностью, что сам себе подивился:

— Нет! Тебе не за что на меня сердиться!

— Ну так что же? Вот тебе ответ на собственный вопрос. — И отец сложил газету. — Может, хватит на сегодня, Юрек, а? Пойдем-ка слать… Ага, еще одно: завтра я на весь день уезжаю в Катовицы, не забудь пообедать! И собери, пожалуйста, эту паршивую плитку.