Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас

— Уже поздно, — сказал Шурик и подтянул свои злосчастные брюки.

— Дома ждут, — поддержал его Генка.

— Мы, пожалуй, не пойдем в театр, — буркнул Арсений. — Спасибо за приглашение. В другой раз.

— В другой раз, — пробормотала я.

Ребята пошли прочь, а я осталась одна. Я не бросилась за ребятами. Я знала, что они уже не пойдут к студии. Что-то иное, неожиданное и странное, заполнило в них ту пустоту, которую должно было заполнить возмездие. Я стояла оглушенная, не зная, куда идти, что делать. Город стал чужим, люди чужими, они шли мимо, не замечая меня, не обращая на меня ни малейшего внимания, словно не видели. Только натолкнувшись, ворчали: «Что стоишь на дороге!» — и шли дальше, как мимо дерева. И вдруг я услышала голос Алика:

— Мама, что с тобой? Что ты здесь делаешь? Почему ты в гриме? У тебя что-нибудь случилось?

Его слова долетали до меня глухо и невнятно. Не отвечая на вопросы сына, я быстро зашагала по улице.

Он шел рядом со мной, заглядывал мне в лицо и продолжал расспрашивать:

— Мама, ты провалилась? Тебя освистали?

— Провалилась… освистали… — пробормотала я, не сбавляя шага.

— Я же говорил тебе… советовал, — он произнес эти слова мягко, сочувственно. Не так, как в прошлый раз.

«Говорил… советовал…» — как горькое эхо отдавалось в моей груди.

Потом мы долго шли молча, и вдруг он спросил:

— Ты убежала со сцены?

Он бросил на меня острый взгляд, словно уличая во лжи. Я промолчала.

Тогда он сказал:

— Ты обманываешь меня… Скажи правду.

Вместо ответа я запустила руки в карманы и достала оттуда сигареты и зажигалку «ролленс». Я сжала пачку в кулаке и зубами достала оттуда сигарету, как тогда, при мальчишках. Щелкнула зажигалкой. Мерцающий огонек появился на конце сигареты. Алик наблюдал за мной внимательно и настороженно.

— Хочешь? — Я протянула ему пачку.

Алик отказался.

— Я ведь по-настоящему не курю. Что ты делаешь на улице в гриме?

— Изучаю жизнь, — почти не подумав, отвечала я.

— Тогда другое дело, — сказал Алик, но продолжал смотреть на меня вопросительно, почти с испугом.

И от этого его неравнодушия я вдруг почувствовала слабый отблеск радости, недолгой радости, которая порой находит себе щелочку в темном горе. Я почувствовала, что ему не все равно, что со мной. Исчезли ледяные слова: «как дела», «нормально». На какое-то мгновение я забыла о главном — об ударе, который пришелся по мне. Об ударе Алика…

— Я тут пристала к мальчишкам, — спокойно заговорила я, — разыграла небольшую сценку.

— Они же могли ударить тебя! — в голосе Алика прозвучал неподдельный испуг.

— Они не ударили меня, — твердо произнесла я. — Могли, но не ударили. А вот ты…

Я оборвала фразу на полуслове, но он все понял. Он понял, что я знаю про то, что он ударил девочку.

— Это совсем другое, — глухо сказал Алик.

— Нет! Не другое… — сказала я. — Она тоже будет матерью. А ты еще до того, как она стала… ударил.

— Мама… Она сама виновата… Она…

И тут со мной произошло нечто страшное — в первый раз в жизни со мной произошло это. Я остановилась. До боли сжала зубы и как-то неумело, неловко — не то что на сцене! — замахнулась и…

Проходившие мимо люди видели двух мальчишек — одного повыше, другого пониже. Они видели, как тот, что пониже, размахнулся и ударил своего спутника. Ударил, а сдачи не получил. И никакой драки не получилось. Им, прохожим, было невдомек, что это мать и сын. Мать, которая одна пошла против компании подростков, чтобы защитить сына. Хотела защитить, а сама ударила его.

— Ты пожалеешь об этом, мать, — пробормотал Алик и зашагал прочь.

Впервые в жизни ударила сына. Не маленького, а большого, взрослого парня. Ударила на улице при всем честном народе. И эта пощечина прогремела для меня на весь город, на весь мир. И мое сердце готово было разорваться.

Ночью он постучал ко мне в дверь. Я не ответила. Он все равно отворил дверь и вошел. Горел свет. Я лежала на диване одетая и невидящими глазами смотрела в потолок. Когда он вошел, я не пошевельнулась.

— Я знаю, что ты не спишь, мама, — сказал он. — Я понял, для чего ты была в гриме на улице. Ты хотела защитить меня.

— Нет! — вырвалось у меня. — Сперва хотела, потом уже нет.

— Пойми, что я один в целом свете. У меня нет друзей и нет девчонки, которая бы мне нравилась.

— До сегодняшнего дня у тебя была мать, — глухо отозвалась я.

Он покачал головой.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Ты ничего не знала, что со мной творится. Я говорил «нормально», и ты успокаивалась. Алла сказала, что у всех актрис есть любовники… это обязательно… И у тебя тоже.