Я сказала:
— Хотите, проведу вас в театр?.. На вечерний спектакль.
Ребята переглянулись.
— У меня знакомый работает в театре… Все устроит.
Некоторое время ребята мялись, не решались. Но я чувствовала: соблазн уже запал в их сознание и теперь все зависит от Арсения. А он никак не мог решить для себя — ждать отмщения или идти в театр.
— А как же твой приятель? — вдруг вспомнил Генка.
— Перебьется, — отрезала я.
— Конечно, перебьется, — поддержал меня Шурик. Видно, ему больше всех хотелось пойти в театр.
Но Арсений еще не сказал своего слова. Он продолжал думать о моем Алике, чем-то досадившем ему и его друзьям.
— Ладно, черт с ним, — наконец сказал он. — Пошли.
— Пошли, — облегченно вздохнул Шурик и подтянул брюки.
Я почувствовала, что компания приходит к согласию. Только Генка молчал.
— Пошли. — Я выплюнула сигарету, прямо-таки выстрелила сигаретой. У меня это было хорошо отработано. — Тут недалеко.
И, не дожидаясь ответа, зашагала к театру. Арсений зашагал рядом со мной. Шурик и Генка сзади.
Мне под ноги попался камень. Я поддела его ногой, и он, кружась волчком, устремился вперед. Потом его поддел Арсений. Так, играя камешком, мы двигались к театру. Мы уже были на полпути от цели, когда я дернула за рукав длинного Арсения и спросила:
— А что вы здесь мерзли?
— Да поговорить надо с одним парнем. Он ударил мою сестру.
— Аллу?
Арсений удивленно посмотрел на меня.
— Откуда ты знаешь Алку? Ты учишься с ней в одном классе?
— Что-то вроде этого, — пробормотала я.
Я вдруг забыла, зачем я здесь, чего я сломя голову прибежала сюда из театра. Все мои мысли занял мой сын Алик.
Незнакомую мне девочку, чужую девочку ударил мой сын Алик, а удар пришелся по мне. У меня загорелась щека, как от удара, и сердце наполнилось тягучей горечью.
Я почувствовала, что бледнею. Хорошо, что на мне был грим и под гримом было не видно, как я бледнею.
«Он ударил его сестру. Он ударил девочку. Он поднял руку на женщину!» Все возмутилось во мне. Мне захотелось повернуться и уйти. Пусть расплачивается за свою гнусность. Но я мать — всепрощающая мать. Мне нельзя было уходить, я должна была играть свою роль. Свою самую долгую роль. Роль матери.
Я не знала, что мне делать. Растерялась. Ребята почувствовали мое замешательство. Переглянулись. Кудрявый Генка спросил:
— Не опоздаем?
— Нет, нет, — поспешно сказала я.
Конечно же, я проведу их в театр, раз обещала. Раз обещала, я их проведу.
На мне мой желтый паричок, мой верный шлем, в котором я каждый день выхожу в бой. Грим. На мне была личина мальчишки, но сам мальчишка исчез. Не захотел он, мой дорогой двойник, идти в бой из-за человека, который ударил. Не пожелал. И никакая сила не могла его заставить. Почему же я скрываюсь под чужой личиной? Из страха? От стыда? В одно короткое мгновение мой парик, грим, костюм мальчишки превратились в пустую шелуху. Я пришла защищать своего сына, а получилось, что я должна была держать за него ответ как мать. Я остановилась. Все трое тоже остановились.
— Я, конечно, не учусь с Аллой в одном классе, — сказала я, — с ней учится мой сын.
— Какой сын? — воскликнул Арсений. — Ты что, женат? У тебя дети?
Генка скривил лицо и отвернулся. Шурик захихикал. Они решили, что я неловко пошутила. И тогда я медленно подняла руку и стянула с головы парик. У ребят округлились глаза.
Они все еще не могли прийти в себя, а я тоже была ошеломлена, как после удара. Так мы топтались, одинаково растерянные, непонимающие, что произошло и как быть дальше.
Я почувствовала, что должна, обязана все объяснить им.
Я сказала:
— Понимаете, ребята. Я артистка. Артистка-травести. Я играю на сцене мальчишек… Вы, наверное, бывали в театре, видели Гаврика? Я играю Гаврика…
Ребята непонимающими глазами смотрели на меня. Я им говорила одно, они думали другое. Я не знала, что мне делать. Горечь все сильнее жгла сердце. Мысль о том, что мой сын поднял руку на девочку… на женщину, больно сверлила мое сознание. И вдруг я подумала, что эти мальчики тоже могли ударить меня, они не знали, что я женщина. Они видели мальчишку. Мальчишку! А перед Аликом была девочка, и никакого грима.
В какой-то странной неловкости трое мальчишек топтались вокруг меня. Я позвала их в театр. Театр не отменяется.
— Ребята, идемте! Сейчас уже самое время. До спектакля осталось десять минут… Десять минут до спектакля.
Ребята не сошли с места. Удивление, вызванное моим перевоплощением, сменилось смущением; взрослая женщина, мать врага проникла в их мир, узнала их дела. Засветила чувствительную пленку их мальчишеских тайн.
Читать дальше