Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

И Фелиси снова перескочила на своего конька. Катрин не смела прервать ее еще раз. Вдруг крестная остановилась и спросила:

— А за каким чертом я тебе все это рассказываю?

— Вы говорили, что у мадам Пурпайль есть опасения насчет замужества Эмильенны…

— Ах да, опасения… Это слишком сильно сказано… Но, понимаешь ли…

Увы! Надо же было в эту минуту, чтобы какой-то соус подгорел на дне кастрюли, или молоко убежало через край, или энергично зазвонил звонок, соединявший кухню с господскими комнатами, напоминая Фелиси о том, что госпожа Малавернь ждет свой шоколад, — словом, Катрин так и не узнала, что же препятствует браку такой красивой, богатой и знатной девушки, как Эмильенна Дезарриж.

Однажды утром Фелиси встретила крестницу невнятной воркотней, хмуря густые брови. За долгие часы, проведенные рядом с крестной у плиты, Катрин уже достаточно изучила ее нрав, но никак не могла приноровиться к причудам толстухи. Впрочем, причуды эти были всего лишь своеобразной игрой, которая, по расчетам этой доброй женщины, должна была производить определенное впечатление на окружающих.

Раскритиковав в пух и прах своих скупердяев-господ и торжественно заявив, что надо быть последней дурой, оставаясь хоть на час в этом доме и в этом городе, крестная, наконец, смягчилась и выложила свою новость.

Она беседовала о Катрин с могущественной госпожой Пурпайль. И вот дело сделано. Завтра утром Катрин может явиться от имени крестной в дом Дезаррижей. Там кухарка-директриса, как величала иногда Фелиси госпожу Пурпайль, примет девочку и поручит ей всякую мелкую подсобную работу.

Госпожа Пурпайль встретила Катрин приветливо. Она показалась девочке еще ниже и толще, чем в прошлый раз. «Словно три больших яблока, поставленные друг на друга», — подумала Катрин. Эта кругленькая особа находилась в непрестанном движении. Ее резкие жесты и пронзительный голос лишний раз подтверждали характеристику, данную ей Фелиси, подчеркивая ее власть над домом и его обитателями. Матильда, краснощекая горничная в криво надетом белом фартуке, держалась с кухаркой тише воды, ниже травы, но Катрин сразу приметила, что в отместку за вынужденную покорность Матильда всячески старается — и не безуспешно! — разжечь вражду между всемогущей кухаркой и мадемуазель Рашёль, дамой-компаньонкой госпожи Дезарриж.

В полуподвальном помещении, где располагалось царство госпожи Пурпайль — огромная кухня, вымощенная красно-черными плитками, — дама-компаньонка никогда не появлялась. Но благодаря пространным речам кухарки и даже ее красноречивому молчанию соперница эта как бы незримо присутствовала в кухне. По словам госпожи Пурпайль, мадемуазель Рашёль, не ударяя палец о палец, ухитрялась получать у господ кров, пищу и золотые луидоры, причитавшиеся ей по Должности.

— Эта дылда так же похожа на даму-компаньонку, как я на епископа. Да я ни за какие деньги не согласилась бы составить ей компанию. И вообще она здесь ни с кем не водит компании, кроме этой дурехи Матильды. Представляю, какие мерзости изрекает по моему адресу мадемуазель Рашёль! Что касается барыни, то либо у нее приступ меланхолии, и тогда она запирается в своей комнате, приказывает закрыть ставни, задернуть занавеси и целый день лежит в постели, либо вдруг все меняется: каждый день званые обеды, прогулки, охота-без роздыха, без передышки; все мечутся, суетятся до одури… И если уж кто действительно нужен в этом тарараме, так это я: следить за всем, выполнять все распоряжения, жарить, парить, варить, печь, содержать в порядке дом, но отнюдь не мадемуазель Рашель! Ее держат просто так, для мебели, как говорится. Лет десять назад барин пригласил Рашель на эту должность по рекомендации священников, потому что уже тогда здоровье барыни и припадки ее дурного настроения внушали беспокойство. И с тех пор ее держат здесь для декорума.

— Для чего? — переспросила Катрин.

— Ну, для видимости, если тебе так понятнее. Но я все болтаю и болтаю и рассказываю вещи, которые тебе совсем не полагается знать, — по счастью, ты в них ничего не смыслишь! — а работа стоит. Ну-ка, сбегай, посмотри, собирается ли Матильда снять наконец белье с веревок. Спроси ее — это будет сегодня или завтра?

Катрин со всех ног бежала через парк; она не любила задерживаться перед конюшнями, где на дверях красовались охотничьи трофеи Дезаррижей. Лишь добежав до голубого кедра, она останавливалась и переводила дыхание. Здесь, под низко опущенными пушистыми ветвями, она могла бы стоять часами, наблюдая за фасадом дома, увитым огненными плетьми дикого винограда.