Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— Значит, вы думаете, что отец не будет упорствовать? — с тревогой спросила Катрин.

— Будь спокойна, — ответил Орельен.

— Но если у нас не хватит денег, чтобы прокормить их, то виновата буду я!..

— Да нет, Кати, не бойся, — продолжал Орельен. — А деньги… если надо, я всегда раздобуду немного…

— Вот еще новости! — удивилась Жюли. — Обещания давать легко, а вот попробуй их выполнить! Где ты их возьмешь, деньги? Твой и мой заработок хозяин отдает на руки отцу. Значит…

— Ну что ж! Буду искать разную случайную работу — собирать одуванчики, грибы, ягоды, колоть дрова соседям — мало ли что! Несколько су всегда можно заработать…

Жюли нахмурила брови: ей, видимо, стало неловко, что она подвергла сомнению слова брата. Желая выглядеть не менее великодушной в глазах Франсуа, она поспешила заявить:

— Это верно! Орельен прав. Я тоже могу подрабатывать: шить, собирать грибы… Мы вдвоем будем помогать вам.

— Так, словно мы с вами братья и сестры, — сказал Франсуа.

— Верно, — подтвердила Жюли.

— И еще раз спасибо за яйца, — добавила Катрин.

— Какие яйца? — удивилась Жюли.

Она внимательно посмотрела на смутившегося брата.

— Орельен принес вам яиц?

— Да, и самых свежих! — ответил Франсуа.

— Ну ладно тебе… пойдем… — пробормотал Орельен, вставая и торопливо направляясь к двери, словно хотел любой ценой прервать неприятный для него разговор. — Нам давно пора идти ужинать…

Вслед за ним поднялась с места и Жюли. Она поцеловала Катрин, затем Франсуа. Орельен отвернулся и поднял щеколду.

Не успели брат и сестра Лартиги уйти, как вернулся с работы отец.

Когда все сели ужинать, Клотильда слезла со своего стула, подошла к отцу, вскарабкалась на лавку рядом с ним, обвила ручонками его худую морщинистую шею и звонко поцеловала в щеку. Жан Шаррон, удивившись, обернулся к дочери и посмотрел на нее с улыбкой. Сколько месяцев Катрин не видела улыбки на его усталом лице!

— Мы не хотим расставаться с вами, папочка! — сказала заученным тоном Клотильда.

Туанон, не желая отстать от сестры, тоже подбежала к отцу и попыталась взобраться на лавку рядом с Клотильдой, но не смогла; тогда, ухватив отца за правую руку, она притянула ее к себе и чмокнула в ладонь.

Улыбка сошла с лица Жана Шаррона; он побледнел, когда Туанон, в свою очередь, объявила:

— Мы не хотим расставаться с вами! Отец крепко прижал к себе обеих дочек.

— Почему ты так говоришь? — спросил он Клотильду. Девочка опустила голову, посмотрела исподлобья на Катрин, потом на Франсуа и ничего не ответила.

— Наверное, кошка съела твой язычок? — спросил отец. — А у тебя, Туанон, тоже съела?

Туанон высунула для доказательства язык и сказала:

— Это Орельен научил нас.

— Вот как! Значит, вас сюда ходят обучать в мое отсутствие? То-то я встретил их обоих сейчас на дороге — Орельена и Жюли… Ну ладно! Завтра я поговорю с Лартигом…

— Нет!

Голос Франсуа прозвучал спокойно, но твердо, и его «нет» словно пригвоздило к месту и отца, и сестренок, и Катрин.

— Нет, — продолжал Франсуа, смягчив тон. — Девчонки плохо поняли. Это мы, — кивком он указал на Катрин, — это мы говорили с Орельеном и Жюли и сказали им, что девчонок отдавать в приют нельзя, потому что это будет сущим несчастьем для всех — и для девчонок, и для нас, и для вас.

Прижав к себе Клотильду и Туанон, отец опустил голову и ссутулился.

— Несчастьем… — отозвался он, и в голосе его не слышалось больше ни гнева, ни раздражения. — Да, да, несчастьем… Я знаю. — Он тяжело вздохнул. Я все спрашиваю себя… все себя спрашиваю…

Вопрос отца не был обращен ни к Катрин, ни к Франсуа; они хорошо понимали это. Однако оба сделали вид, будто решили, что отец ждет совета именно от них, и заговорили торопливо, перебивая друг друга:

— Мы много думали — и Кати, и я…

— Со вчерашнего вечера мы только и думаем об этом…

— Если отдать девочек в приют, крышка всей нашей семье! Я поступаю на фабрику, Кати нанимается служанкой, девчонки в приюте забывают нас, а вы, папа, остаетесь совсем один.

— Так и получится… — заключила Катрин, Она никогда не осмелилась бы сказать отцу то, что сказал Франсуа, хотя он только повторил слова, сказанные ею утром. Катрин надеялась, что Франсуа все-таки удастся убедить отца: она знала, что за время болезни мальчика отец старался не противоречить ему. Но страх с новой силой охватил ее, когда Жан Шаррон, вздохнув, медленно проговорил:

— Лучше было бы для нас всех и для бедной Марии, если бы у меня вообще не было детей…