Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— Ну, дети мои, теперь мы все в сборе, и я могу начать. Первых слов урока Катрин не запомнила. Она была слишком поглощена разглядыванием своих новых товарищей и товарок. Сухой щелчок заставил ее вздрогнуть. Это аббат стукнул ореховой палочкой о край кафедры.

— Эй, там, — прикрикнул он, — новенькая, Шаррон Катрин!

Девочка не поняла, что эти слова относятся к ней. Ее соседка, маленькая толстушка с льняными волосами, подтолкнула Катрин локтем.

— Встань, — шепнула она.

Катрин поднялась, боязливо озираясь по сторонам.

— Шаррон Катрин, — повторил аббат.

Как странно слышать, что ее называют так! Не мог он, что ли, сказать «Кати», как все остальные? Голос аббата внезапно утратил всю свою мягкость.

Он сделал паузу и опять заговорил, на сей раз ласково:

— Дитя мое, я должен научить тебя истине, истине божьей, а ты должна широко открыть ей навстречу свое сердце, свою душу и… — Тут голос священника опять стал строгим, — свои уши… — И снова медовым голосом: — …чтобы воспринять эту истину…

Катрин опустила голову.

— Итак, я говорил вам, — начал снова священник, — о том, что бог сотворил мир…

Катрин продолжала стоять, не зная, куда девать свои руки. Остальные ученики смотрели на нее, давясь от смеха. Аббат вынужден был еще раз прервать свою речь.

— Садись, дитя мое, — приказал он.

По залу пробежал смешок. Аббат ударил ореховой палочкой о край кафедры, и смех мгновенно смолк. Ладюранти снял с носа очки и гневно взглянул на учеников.

— Вы что, в ад захотели попасть? — крикнул он. Взмахнув своими большими руками, он воздел их кверху. — Хотите вечно гореть в кипящей смоле?!

Катрин содрогнулась от ужаса. Соседка, заметив ее испуг, шепнула:

— Дурочка, если ты будешь верить всем его угрозам и россказням…

Аббат надел очки, и взгляд его снова стал туманным и возвышенным.

— Итак, — заговорил он размеренно, — я рассказывал вам, что бог сотворил мир…

Два часа катехизиса пролетели для Катрин, как одно мгновение. Она вышла из церковного дома словно в тумане, ощущая какое-то странное опьянение: величественные картины сотворения мира вставали перед ее внутренним взором.

— О чем задумалась, Шаррон? — спросил ее кто-то. Катрин очнулась от своих грез и увидела себя на дороге в Ласко, в обществе двух девочек и мальчика.

— Меня зовут Амели Данэ, — сказала ей девочка постарше, худенькая шатенка.

— Меня — Франсуаза Дюнуайе, — добавила вторая, черненькая, слегка косившая одним глазом.

— А я — Эмиль Негре.

У него был странный голос, у этого мальчишки с усыпанным рыжими веснушками лицом; он начинал говорить низким басом, потом срывался на дискант и заканчивал фразу снова в басовом регистре.

— Как тебя зовут, Шаррон? — спросила снова Амели. — Мы не расслышали твое имя, когда аббат вызывал тебя.

— Кати.

— Мы — из нижнего Ласко, — заявил мальчишка.

— А! — пробормотала Катрин, снова переносясь мыслью в первые дни сотворения мира.

— А ты откуда, Кати? — спрашивала Франсуаза Дюнуайе.

— Она на луне витает, — ответила Амели и добавила: — Я знаю ее, она служанка на ферме Паро, в Верхнем Ласко.

— Служанка? — удивились Эмиль и Франсуаза.

— Да, — прошептала девочка, вспыхнув.

Новые товарищи расстались с Катрин на одном из перекрестков; она даже не заметила, как они свернули в сторону.

С того дня Катрин жила всю неделю в ожидании четверга, горя нетерпением услышать из уст аббата Ладюранти новые рассказы о жизни и чудесах сына Божия, пречистой девы и святых.

Аббат Ладюранти поручил Катрин заботиться о железной печурке; она должна была разжигать и поддерживать в ней огонь. Это не всегда удавалось сразу, потому что у печки была плохая тяга.

— Ах, дитя мое! — говорил ей аббат. — Сразу видно, что ты не из вспыльчивых; твой огонь разгорается слишком медленно!

Катрин была, без сомнения, самой внимательной и прилежной ученицей аббата Ладюранти: она лучше всех отвечала на его вопросы. Священник часто ставил ее в пример остальным ученикам, а обе великовозрастные девицы неприязненно косились на Катрин, когда та без запинки читала «Богородицу» или «Отче наш».

— Вам следовало бы подражать ей, — говорил Ладюранти этим девицам.

Однажды после урока аббат отвел Катрин в сторону.

— Дитя мое, — сказал он, — я ни разу не видел тебя в церкви на воскресной мессе. Это большой грех перед господом Богом. Катрин передала слова аббата своей молодой хозяйке.

— Ах! — воскликнула Аделаида. — Ему хорошо говорить, твоему кюре, но что на это скажут наши сквалыги?