Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— С Новым годом, Крестный!

— С Новым годом, Кати! Вот какой я беспамятный! Работаешь с утра до ночи, словно ломовая лошадь, и забываешь обо всем на свете. Вчера вечером я даже не вспомнил, что нынче Новый год, думал — обычное воскресенье, и больше ничего. Хорошо хоть, что моя драгоценная женушка меня надоумила. Как тебе это нравится, Кати? Жена у меня до того застенчивая, что с утра не решалась сказать мне о Новом годе. Когда же она наконец собралась с духом и сообщила мне эту новость, было уже поздно отправляться в дом-на-лугах.

Он засмеялся и подкинул Катрин, как прежде, к потолку.

— Ну ничего, — сказал он, — все хорошо, что хорошо кончается, раз родители сами прислали тебя к нам.

Интересно, как бы он встретил ее, если бы узнал, что крестница явилась к нему в гости по собственному почину? Но Катрин не осмелилась открыть ему правду.

— Ты, конечно, пообедаешь с нами, — продолжал Крестный, — а вечером я провожу тебя домой.

Слово «вечер» наполнило сердце девочки тревогой: в первый раз она подумала об отце с матерью, которые, наверное, уже давно хватились ее, ищут и ждут. Но серебряная монетка, торжественно вложенная Крестным в маленькую ладонь, на время успокоила ее.

В ожидании обеда Крестный показал Катрин дом: две комнатушки, где стояла лишь самая необходимая мебель — бельевой шкаф, кровать, обеденный стол, ларь и одна-единственная лавка. Вся эта убогая мебель была так тщательно натерта воском и до блеска начищена, что выглядела почти нарядной.

Крестный явно гордился чистотой и порядком, царившими в его доме; сдерживая улыбку, он шепнул Катрин:

— Знаешь, она ужасно работящая, моя женушка!

Они вышли во двор, обогнули дом и заглянули в сарай, где хранился плотничий инструмент Крестного: верстак, пила, топор, молотки разных размеров, угольники, долота, клинья и мотки толстых веревок.

— Труд плотника не из легких, — говорил, улыбаясь, Крестный, — но я не жалуюсь.

А Катрин думала: кому он улыбается — ей или своим инструментам?

«Его радует, что я пришла к нему в гости», — пробовала она убедить себя, однако в глубине души подозревала, что Крестный выглядел бы таким же довольным, если бы ее здесь не было. И это огорчало ее. Но, сунув руку в карман передника, она нащупала там серебряную монету и снова повеселела.

За обедом Крестный рассказывал о своей работе, о стройках, на которых ему довелось побывать. Берта сопровождала рассказ мужа приглушенными восклицаниями: «О!.. Боже мой!.. Ну, вот!.. Честнее слово!.. Бог ты мой!» Но когда Крестный заговорил о Жалада, о родителях Катрин и ее братьях, красноречие изменило ему. Он умолк и задумался.

— Кушай, ну кушай, пожалуйста, — упрашивала мужа Берта.

После обеда Крестный сказал жене:

— А что, если ты споешь для девочки, Берта? — И, обернувшись к Катрин, добавил:-Она поет как ангел, ну прямо как ангел!

Берта покраснела, опустила голову и кашлянула.

— Ну, полно, полно, — улыбнулся Крестный и снова обратился к Катрин: — Берта у меня такая скромница, Кати… Никогда не поет ни для кого — только для меня одного, и то, если я не смотрю на нее.

Помолчав, он снова начал:

— Послушай, Берта, Катрин ведь ребенок, она мне как сестра или дочь…

Берта пролепетала что-то невнятное, неразборчивое, вроде того, что она, мол, не сможет при них…

— Ну хорошо, — вздохнул Крестный, — мы выйдем… Забудь о нас и пой, словно рядом с тобой никого нет.

Молодая женщина ничего не ответила. Крестный поднялся с лавки и увел Катрин в другую комнату, оставив дверь приоткрытой. Они довольно долго сидели друг против друга в спальне и молчали. Катрин зевнула: если сидеть и ждать вот так — безмолвно и неподвижно, — дело кончится тем, что она заснет; дремота уже подбиралась к ней, глаза закрывались сами собой.

И вдруг в соседней комнате зазвучал чистый и юный, словно весна, голос.

Сначала он был неуверенным, как у птицы, которая каждую минуту готова вспорхнуть и улететь, но скоро окреп, налился силой. Катрин увидела широкую счастливую улыбку Крестного и, глядя на него, невольно улыбнулась сама. Они слушали, улыбались и были счастливы.

Соловушка лесной, говорила песня, Соловушка лесной, Научи меня своим трелям, Соловушка лесной, Научи меня любить…

Когда Берта умолкла, Катрин заметила слезы на глазах Крестного.

— Ну, — сказал он, — разве это не прекрасно? Так поют, наверное, только ангелы в раю.

Они вернулись в кухню. Увидев их, Берта потупилась и залилась краской.

Катрин молча подошла к ней, схватила ее руку и поцеловала.