Стефан Каста: Зеленый круг

Никто не может сказать, как долго все это продлится. Чем закончится — тоже. Все мысли, приходившие в голову раньше, остались в прошлом. Настало время безмолвия.

Я лежу на кровати и вторые сутки без устали играю на компьютере, потому что меня достал этот покой, это тяжкое бездействие. Но я уже чувствую, что не могу погрузиться в виртуальный мир, выскальзываю из своего аватара, как змея, сбрасывающая кожу, и меня опять засасывает реальность.

Я думаю о Дэвиде Бекмане (или Бекхэме, как мы его называем). Я в него влюблена. Надеюсь, что он вернется в школу.

У Дэвида длинные темные волосы и карие глаза. Он загорелый, почти шоколадный, и в меру волосатый — в общем, настоящий мачо. Если представить себе обезьяну, но саму обезьяну убрать, то получится Дэвид. В него влюблены многие девчонки, но ему нравлюсь только я. Собственно говоря, это долгая история. Мы вместе с самого детства. Мы ходили в один детский сад. Когда я была маленькой, взрослые говорили, что я разговариваю со всеми на собственном языке. И я говорю на нем до сих пор, но теперь гораздо реже. Похоже, от моего языка все устали. Но мне кажется, это круто и смешно.

Слышу, как Пуфф, мой кот, почти бесшумно подкрадывается и запрыгивает ко мне на кровать. Я устала лежать в одиночестве, наедине со своей воскресной тревогой. После Дэвида я сильнее всего люблю Пуффа. Конечно, помимо мамы с папой, но они — другое. Ну ладно, я одинаково сильно люблю всех четверых. Это те существа, которые для меня что-то значат, — они словно скрепляют и удерживают мой мир.

Я почесываю коту переносицу, так ему нравится больше всего. Он мурлычет и укладывается мне на грудь. Черно-белый Пуфф с детства носит красную ленточку с бубенцом, чтобы распугивать воробьев. Но Пуфф этого не понимает и упорно на них охотится. Даже у кошек бывают свои странности. Смешно наблюдать, как толстяк Пуфф бежит, звеня бубенцом, словно грузовичок с мороженым, а воробьи уже давным-давно разлетелись. Сейчас птиц почти не осталось. Кроме лебедей. Но их Пуфф боится. Да и я тоже, честно говоря.

Пуффу тринадцать с половиной лет. Это я придумала ему имя. Оно как нельзя лучше ему подходит.

Я чувствую приход понедельника каждой клеточкой своего тела. Этот день начинается землетрясением и заканчивается похоронами, как я говорю. В тот момент, когда позабыты все дела и под утро спится особенно сладко, приходит этот день и орет прямо в ухо: «Подъем!» А я ему в ответ: «Зад с постели подними! Чисти руки! Вымой зубы! В воду ляжки! Причеши кудряшки!» Эти рифмовки я придумала, чтобы запутать и обмануть понедельник. Он подкрадывается, поверив, что я расслабилась так, что забыла собственное имя, — а я вскакиваю с кровати и кричу ему эти рифмовки. «Дрыхнешь как свинья», — говорит мне тогда понедельник. «Му-у-у», — отвечаю я ему. Понедельник смеется. Хотя иногда я говорю: «И-и-го-го!», — совсем как лошадь, но у меня получается не очень-то похоже.

Самый лучший понедельник из всех, что я помню, был, когда в школу-интернат Фогельбу пришла Дина. Она приехала на такси. Ее мама была так занята, что не смогла ее привезти. Мама Дины — хирург, оперирует раковых больных, и в тот день у нее было несколько операций. Дина в черных джинсах и шикарной черной кожаной куртке. Я почти сразу же спросила, где она ее купила, но Дина рявкнула:

— А тебе не все равно, соплячка?

Я даже забыла, что это — понедельник. У Дины черные волосы, коротко подстриженные по бокам, и длинная челка, как штора, спадающая на глаза. У нее такая грудь, что, по словам Дэвида, хватило бы на всю школу. У него вообще пунктик на груди. Но у Дины не сиськи, как в желтой прессе, а скорее баклажаны, если вы знаете, что это такое. Это мои любимые овощи.

— Тебе придется дрессировать их, чтобы стояли торчком, — сказал Дэвид, уставившись на баклажаны.

— Ты, мелочь, лучше похвались тем, что у тебя в штанах, — ответила Дина.

Дэвид долго молчал, пока остальные рыдали от смеха. Возможно, тогда он уже понял, что за птица наша новенькая. Хотя на мгновение я поверила, что сейчас он это сделает — достанет и покажет, потому что Дэвид всегда отличался непредсказуемостью. Уж я-то знаю, ведь мы встречаемся. Вскоре пришла Гун-Хелен, наша энергичная директриса, обняла Дину, и они обе исчезли в приемной. Я сразу поняла, что Дина немного особенная. Хотя здесь почти все, кроме Дэвида, ну о-о-чень особенные.

Дэвид остался у дверей приемной. Я знала, что он будет стоять до тех пор, пока Дина не выйдет. Потому что упрям как осел.