Люси Монтгомери - Истории про девочку Эмили

— Он типичный Прист, — говорила она Лоре, — хотя фамильные черты выражены у него не так ярко, как у большинства его родственников. И он явно помогает Эмили оправиться после болезни… она снова начала набираться бодрости, с тех пор как он приехал.

Эмили продолжала «набираться бодрости», и к сентябрю — когда эпидемия кори пошла на убыль, а Дин Прист, как всегда неожиданно, предпринял очередное путешествие в Европу, где намеревался провести осень — снова была готова отправиться в школу… все та же, но чуть выше ростом, чуть похудевшая, чуть менее ребячливая, с огромными серыми, немного печальными, обведенными тенью глазами, которые, бросив взгляд за завесу, разделяющую жизнь и смерть, и разгадав загадку того, что давно было погребено, хранили с тех пор в своей глубине некое постоянное смутное воспоминание о мире за этой завесой. Дин Прист заметил это, пока гостил в Блэр-Уотер. Заметил это и мистер Карпентер, когда она улыбнулась ему со своей парты.

— Детство ее души осталось позади, хотя телом она все еще дитя, — пробормотал он.

В один из счастливых дней октябрьского золота и туманов он ворчливо попросил ее показать ему ее стихи.

— Я никогда не имел намерения поощрять тебя в твоем увлечении, — сказал он. — Не собираюсь делать этого и теперь. Вполне вероятно, что ты не можешь написать ни одной по-настоящему поэтической строки… и никогда не сможешь. Но дай мне взглянуть на твою писанину. Если она безнадежно плоха, я так тебе и скажу. Я не хочу, чтобы ты понапрасну теряла годы, стремясь к недостижимой цели… во всяком случае, я не буду чувствовать себя виноватым, если ты все-таки продолжишь заниматься стихоплетством. А если в них можно заметить хоть какой-то залог успеха, я скажу тебе об этом так же честно. И рассказы твои тоже принеси… все они пока, вне всякого сомнения, сущий вздор, но я посмотрю, имеются ли достаточные основания для того, чтобы ты продолжала пробовать перо.

В тот вечер Эмили провела целый час, очень серьезно обдумывая, выбирая, отвергая. К маленькой пачке листков со стихами она приложила одну из записных книжек, подаренных ей кузеном Джимми, в которой содержались, как она полагала, ее лучшие рассказы. В школе она на следующий день держалась так загадочно и таинственно, что Илзи обиделась, начала ее обзывать… но тут же остановилась. Илзи успела пообещать отцу, что постарается отучиться от этой дурной привычки. Она делала явные успехи, и ее язык, хоть и не столь яркий и образный, как прежде, уже почти соответствовал стандартам Молодого Месяца.

В тот день на уроках Эмили, испуганная и взволнованная, наделала ужаснейших ошибок. Она с громадным уважением относилась к мнению мистера Карпентера. Отец Кассиди велел ей продолжать… Дин Прист сказал ей, что когда-нибудь она, возможно, напишет нечто стоящее… но ведь могло быть и так, что они лишь боялись ее обидеть и пытались ободрить, так как она нравилась им. Эмили знала, что мистер Карпентер так не поступит. Как бы она ему ни нравилась, он безжалостно подавит в зародыше все ее надежды, если решит, что у нее нет необходимых способностей. Если же он, напротив, пожелает ей успеха, она будет спокойна и никогда не утратит присутствия духа, с какой бы суровой критикой ей ни пришлось столкнуться в будущем. Неудивительно, что тот день представлялся Эмили поистине судьбоносным.

Когда занятия кончились, мистер Карпентер попросил ее остаться. Она была очень бледна и напряжена, а потому остальные ученики решили, что мистер Карпентер поймал ее на чем-то совершенно ужасном и что ее ждет «изрядный нагоняй». Рода Стюарт, выйдя на школьное крыльцо, со злобной улыбкой бросила на нее через плечо многозначительный взгляд… которого Эмили даже не заметила. Она действительно должна была предстать перед могущественным трибуналом, высшим судьей в котором был мистер Карпентер, и все ее будущее — так она думала — зависело от его вердикта.

Ученики разошлись, и умиротворяющая тишина опустилась на старую, залитую солнцем, классную комнату. Мистер Карпентер взял маленький пакет, который она оставила утром на его столе, прошел по проходу и сел, лицом к ней, на скамью перед ее партой. Затем, нарочито медленно водрузив очки на крючковатый нос, он достал ее рукописи и начал читать… или скорее просматривать их, бросая ей отрывочные замечания, перемежающиеся ворчанием, фырканьем и возгласами досады. Эмили сложила на парте похолодевшие руки и уперлась ступнями в ножки своего стула, чтобы не дрожали колени. Для нее это было совершенно ужасное испытание. Она пожалела, что вообще дала свои стихи мистеру Карпентеру. Они никуда не годились… разумеется, они никуда не годились. Ей вспомнился редактор «Энтерпрайз».