Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор (1953)

— Горим!

Все выскочили и увидели, что Фаддей Петрович в сопровождении двух служителей бежит к спальням. Из-под дверей Мишиной комнаты тянулись тонкие струйки дыма. Дверь оказалась запертой, и служитель высадил её плечом.

Посреди комнаты Косма, сорвав одеяла со всех четырёх кроватей, пытался погасить пламя, охватившее его сундучок. Один из служителей выплеснул в огонь ведро воды, и пламя погасло, распространив удушливый чад. Одеяла, зашипев, превратились в кучи мокрой золы.

Фаддей Петрович распахнул окно. Он выпроводил из комнаты всех, кто в ней не жил, и послал служителя за Семёном Кирилловичем.

— Ты цел? — шёпотом спросил Федя.

— Кажется, — мрачно ответил Косма.

Фаддей Петрович посмотрел на него и ничего не сказал. Все ждали в молчании. Семён Кириллович вошёл быстрыми шагами, оглянулся, на что сесть — сесть было не на что, всё было в копоти, — и спросил:

— С чего началось?

Выяснилось, что Косма толок что-то в ступке, произошёл взрыв и загорелся сундучок. Пожар был пустяковый, а дыму потому столько, что Косма второпях рассыпал какие-то порошки.

— Один я не могу решить, — сказал Семён Кириллович и, уведя с собой Фаддея Петровича, вышел и запер снаружи дверь.

Косма бросился ничком на кровать и заплакал, спрятав лицо в подушку.

— Там грязно! — сказал Саша Хвостов.

Но Косма и без того был перемазан сажей и копотью, и в потрясении чувств ему всё было безразлично.

— Что будет? — в ужасе спросил Миша, осторожно присаживаясь у него в ногах.

— Неизвестно! — воскликнул Саша. — За это могут посадить в крепость, выпороть и сослать в Сибирь.

— В Сибирь не сошлют, — задумчиво возразил Федя, — но из гимназии исключат обязательно.

— Я не хочу! — закричал Косма и зарыдал в голос. — Я согласен и в Сибирь и в крепость, но я не уйду из гимназии!

— Как ты глупо рассуждаешь! — сказал Саша. — Уж если ты будешь в Сибири, то, значит, в гимназии ты уже не будешь.

Косма зарыдал ещё громче.

— Перестань, — сказал Федя. — Скажи спасибо, что тебя не убило.

— Лучше бы меня убило, — рыдал Косма, — только бы меня в гимназии оставили!

— Ему бы воды испить, — сказал, помолчав, Саша.

Но воды в комнате не было — Косма всю вылил, когда заливал из графина пожар.

Миша, перегнувшись в открытое окно, взял с карниза горсть снега и вытер Косме лицо. Тот стал ещё грязней, но немного успокоился. Саша и Федя отвернули простыни и присели на кроватях. Все молчали, только Косма изредка всхлипывал.

Время шло. За окном снег поголубел, потемнело, в окнах соседних домов зажглись огни. В коридоре послышались шаги и голоса гимназистов, спешивших к ужину. Кто-то дёрнул ручку двери, но чей-то голос неуверенно возразил:

— Его, наверно, нет здесь...

И опять стало тихо.

Было совсем темно, когда щёлкнул замок и вошли служители, неся зажжённые свечи. За ними в бархатном кафтане, в завитом парике, грозный и неузнаваемый, показался Михайло Васильевич. Он брезгливо оглянулся, и Фаддей Петрович мгновенно подставил ему неизвестно откуда появившееся кресло.

Косма вскочил и замер, судорожно глотая воздух. Михайло Васильевич минуту стоял неподвижно, и все молчали, ожидая взрыва страшного гнева. Потом, опустившись в кресло, Михайло Васильевич коротко приказал:

— Рассказывай.

Косма, то и дело прерывая свой рассказ плачем, заговорил о том, что он больше всего на свете любит химию, и как он украдкой занимается ею, и как его отец из последнего старается дать ему образование, и если теперь Коему выгонят, то отец этого удара не вынесет, и самому ему без гимназии лучше не жить. И пусть лучше его высекут до полусмерти и целый год кормят одним чёрствым хлебом, лишь бы только разрешили учиться дальше.

— Ничего этого не будет! — сказал Михайло Васильевич и нетерпеливым движением переставил светившую ему в глаза свечу. — Хороша любовь к науке! — вдруг закричал он. — Гимназию чуть не спалил! Негодный мальчишка! А ты знаешь ли, сколько трудов и денег стоило устроить гимназию и с какими мученьями я эти деньги выпрашивал! Ты хоть раз подумал, когда проделывал свои опыты, где будут учиться твои товарищи, которых ты едва не оставил без крова? Ты думаешь, им ученье не дорого? О чём ты вообще думал? — И он ударил кулаком по столу..

Миша, никогда не видевший Михайла Васильевича таким, в испуге посмотрел на окружающих. Толстое, доброе лицо Фаддея Петровича дрожало от волнения. Семён Кириллович был бледен и сжимал руки, будто удерживая себя.